ТВОРЧЕСТВО НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ
КАПЛЯ СМОЛЫ НА ПЫЛЬНОМ СТЕКЛЕ
Довольство он заменит на укор,
Цвет чёрный обращает в белый цвет.
Дождь времени наводит свой узор
На пыльных стёклах пережитых лет.
Резво было кативший «Икарус», нехотя притормозив, свернул с оживлённой трассы на полукруглую площадку районного автовокзала. Распустив складную трость, Мельников поднял с прохода дорожную сумку и двинулся к выходу. Спустившись по трём ступенькам автобуса, он сразу же попал в объятия всплакнувшей сестры. И окунулся в мир знакомых с детства запахов Олонца.
— Костик, милый, ты ничуть не изменился, — услышал он всхлипывающий шёпот Валентины. — Что же Тома-то не приехала?
— Валька, подожди, здесь что, всё ещё продают мороженое?
— Ну да, а что случилось?
— Все вопросы потом, а сейчас скорее купи мне мороженое.
Через минуту он уже держал в руках шершавый вафельный стаканчик. А во рту его таял приторно-сладкий ледяной комочек.
— Сластёной ты был, Котька, сластёной и остался, — сказала Валентина и сама с аппетитом и в то же время осторожно, чтобы не испачкать губы, откусила краешек такого же стаканчика.
— Ты ничего не понимаешь, Валька, — блаженно зажмурился Мельников, — это же вкус детства, такого мороженого, как в Олонце, больше нет нигде.
— Да оно уже совсем не такое, как было в детстве.
— Не скажи, запах у него всё тот же.
— Да, что ты тут мне рассказываешь? — облизнула губы сестра. — Я пока ждала твой автобус, сама две порции смолотила.
Покончив с мороженым, он сложил тросточку и поместил её в футляр, висевший на брючном поясе, поправил на плече ремень дорожной сумки.
— Позвольте к вам прицепиться, любезная дама, — ухватил он под руку сестру.
— Ладно уж, цепляйся, пожиратель детства, — оба весело расхохотались.
То ли от мороженого, то ли от этого смеха Мельникову стало легко и хорошо, как в далёком детстве. Когда он приезжал домой на каникулы, Валентина, ничуть не смущаясь его слепоты, брала повсюду его с собой. Она водила его и на речку, и в магазин, и в кино.
Да и все друзья её обходились с ним по-товарищески просто.
— Вот такую я тебя люблю, Валька, а то, ишь, плакать надумала, — сказал он, всё ещё улыбаясь.
— Да, понимаешь, когда ты вышел из автобуса, я вспомнила, как мы с мамой встречали и провожали тебя в детстве, так сырость сразу и подступила.
Они пересекли полупустую привокзальную площадь и остановились возле зелёной «Оки».
— А вот и мой лимузин, — она положила руку брата на разогретую солнцем крышу авто.
— Я и не знал, что ты водишь машину.
— Уже без малого десять лет.
— Пересесть на что-нибудь посолиднее не хочешь?
— Понимаешь, Костя, я к ней так привязалась, ведь она у меня как живая. Я с ней даже разговариваю.
— Понимаю, у меня такая же история была с первым баяном.
Асфальтная лента шоссе тянулась по просторной равнине. Слева, у самого горизонта, виднелась кромка хвойного леса. А справа весело посверкивала в лучах вечернего солнца извилистая река. Она то приближалась к самой дороге, то вдруг кидалась от неё в сторону, как бы приглашая поиграть с ней. Упругий тёплый ветер врывался в приспущенные боковые окна, ероша волосы брата и сестры. Густо пахло скошенной травой.
— Хорошо-о-о… — выдохнул Мельников, откинувшись на спинку сиденья и поудобнее устраивая в тесном пространстве малолитражки свои длинные ноги. — Понимаешь, Валентина, не собирался я к тебе на этот юбилей. Дел накопилось, как говорится, выше головы. В сентябре в Болгарию с оркестром на фестиваль отправляемся, репетируем, готовимся. Да и вообще, не близкий путь до тебя. А вот приехал, вдохнул этот воздух, и чувствую, всё правильно, приехал не зря.
— Это тебя от нашего мороженого проняло, — улыбнулась сестра.
— И от него тоже, — кивнул Мельников.
В последний раз порог отчего дома он переступал около тридцати лет назад. Тогда сначала отец, а спустя год и мама оставили этот мир, и Мельников приезжал хоронить их. За это время дом почти не изменился. Разве что побольше стала веранда, которую перестроил муж Валентины Валерий. А их сын Ромка устроил на чердаке уютную комнату для себя.
Войдя в дом, Валентина засуетилась по хозяйству.
— Костя, ты пока отдохни с дороги, а я соберу поужинать. Ты уж извини, но сенокос — пора горячая, а мои мужики сейчас должны подъехать. Утром, как ушли, так ещё и дома не были. Вот и с Романом нашим познакомишься, а то ведь племяннику уж тридцать скоро, а дядя его и знать не знает.
— Я тебе, Валя, не буду мешать, а пойду искупаюсь в Олонке. Дай мне только полотенце.
Облачившись в майку и лёгкие тренировочные штаны, он вышел на крыльцо.
— Подожди, Костя, я тебя провожу. У нас ведь Рома новую лестницу выстроил.
А лестница оказалась замечательной! С крепкими широкими ступенями и удобными перилами, она спускалась по крутому берегу к довольно просторному плоту. Он был сколочен из нескольких брёвен и покрыт струганными, плотно подогнанными досками. На краю имелась даже низенькая удобная скамеечка.
— У плота, наверно, глубоко будет? — поинтересовался Костя.
— Тебе, примерно, по грудь. Я пошла, если что понадобится, крикнешь — услышу, — донеслось уже сверху.
Мельников достал из кармана небольшой транзисторный приёмник. Нашёл станцию с незатейливой мелодией. Не спеша разделся. Подошёл к краю плота и сел на тёплые доски, опустив в ласковую прохладу воды уставшие ноги. Прислушался. Слева, за поворотом реки, слышались звонкие голоса купающихся мальчишек. Мельников улыбнулся: в детстве они тоже любили купаться на том повороте. Посидел молча с минуту, а затем, набрав полную грудь воздуха, соскользнул с плота.
— Ух! — вырвалось у него.
Сестра оказалась права: возле самого плота ему было по грудь. Слегка присев, он оттолкнулся от илистого дна и поплыл вперёд мощным брассом. Плавать он любил и мог подолгу находиться в воде. Доплыв, по его расчётам, до середины реки, остановился и, громко отфыркиваясь, развернулся. Течение было слабым, и его почти не отнесло. Он сориентировался по звучащему приёмнику и поплыл к плоту.
И тут на берегу затарахтел подъехавший мотоцикл.
— Эй, казак, ты там за буйки не заплывай, нашу рыбу не пугай! — загремел над рекой бас Валерия.
— Привет труженикам полей! — засмеялся в ответ Костя.
Затем он услышал, как кто-то торопливо спускается по лестнице. Чьи-то босые ноги прошлёпали по плоту, и почти сразу раздался лёгкий всплеск. А потом Мельников услышал, как справа от него кто-то вынырнул.
— Здрасьте, дядя Костя, я — Роман!
— Здравствуй, Рома, ну, наконец-то мы с тобой познакомились. А где там твой батя- фермер?
Но Роман не успел ему ничего сказать. Мельников услышал, как по плоту протопали тяжёлые шаги, а потом вечернюю тишину разорвал дикий вопль. Вслед за этим в воду рухнуло что-то большое и тяжёлое. Высоко взметнувшиеся брызги долго опадали на поверхность реки. Мельникова и Романа ощутимо качнуло набежавшей волной.
— Не пугайтесь, дядя Костя, это и есть мой батя-фермер, говоря вашим образным языком.
Тут снова раздался громкий всплеск, и на поверхность, смеясь, вынырнул мощный, как кит, Валерий.
— Ну, привет, кубанский заморыш! — пророкотал он и, водрузив на плечи Мельникова могучие ладони, слегка притопил его. Однако Константин не растерялся и, поднырнув, сдёрнул с родственника трусы. А Роман, желая помочь дяде, надавил своей рукой на лысеющую голову отца. Но тут же и сам скрылся под водой, схваченный мстительной рукой. Смеясь и дурачась, они барахтались в воде до тех пор, пока Валентина не позвала их ужинать. Ей это удалось только с третьей попытки.
Уставшие и довольные друг другом, трое здоровых мужчин сидели за столом и с аппетитом поедали разносолы, приготовленные Валентиной. Валерий горой возвышался над сыном и гостем. Валя любовалась ими, усевшись напротив и не забывая подкладывать в тарелки. Нетронутыми остались на столе лишь три рюмки. Никто не обращал на них внимания.
— Костя, а ты ведь раньше, помнится, употреблял водочку? — хрустнув малосольным огурчиком, поинтересовался Валерий.
— Было дело, но, ты знаешь, вот уже двенадцать лет не принимаю совсем. И не жалею.
— И правильно, мы с Романом это дело тоже не уважаем. Да и некогда пить. Работы много.
— Дядя Костя, вы так здорово плаваете, даже не верится, что вы не видите. И как вы от самого Краснодара один добирались? Это же так трудно, я даже не могу представить.
— Да ничего трудного, Рома. Мурманским поездом до Петрозаводска, а там автобусом до Олонца. Вот если бы я ехал с пересадкой в Москве или в Питере, это было бы посложнее. Да и то я уже привык: где люди помогут, а где моя подруга-тросточка выручает.
— А тётя Тамара почему не приехала? Ведь вдвоём и легче, и веселей.
— У неё сейчас, Рома, как и у вас, горячая пора. Она ведь у меня директор Дома культуры. А там вовсю идёт ремонт, поэтому ей просто необходимо быть на месте, иначе он может затянуться и до Нового года. Ведь в нашем ДК очень много народу занимается самодеятельностью. Есть и хор, и два оркестра, танцевальный и драматический коллективы, различные детские кружки.
— У вас и колхоз сохранился. Людям есть где работать и заниматься любимым делом. А у нас всё производство на ладан дышит, — вздохнула Валентина, разливая по кружкам молоко.
— Мы тут небольшую ферму молочную организовали, и то проблем, что называется, выше крыши. С одним кредитом рассчитаемся, глядишь, опять нужно что-то ремонтировать или приобретать, — поддержал жену Валерий. — Хорошо, что сам я ветврач, Валя — агротехник, а Роман выучился на механика. Вот за счёт этого мы и держимся на плаву. У меня вообще такое ощущение, будто нас жестоко обманули, и никому до этого дела нет. Это как если бы плыли мы на большом белом корабле с гордым названием «Советский Союз». Плыли-плыли, а потом на какой-то пристани выскочили — уж больно много на ней было ларьков с товарами в красивых да ярких упаковках. И вот, пока мы, радостно поскуливая, бегали от ларька к ларьку, наш корабль и уплыл. А в этих товарах ничего хорошего, кроме ярких этикеток, не оказалось. Мы обратились за помощью, и нам дали другой корабль. Вроде бы всё хорошо, да вот только корабль тот был пиратским. И команда этого корабля с удовольствием ограбила нас, а потом высадила на необитаемый остров. И вот мы, как какие-нибудь робинзоны, вынуждены всё начинать с нуля.
— Да и у нас не так всё просто, как может показаться, — вздохнул Мельников. — А вы что, втроём молочную ферму содержите?
— Да нет же, — засмеялась Валентина. — У нас работают ещё два Валериных брата с семьями. Короче говоря, вся родня трудится в одном фермерском хозяйстве.
— Но какое же у вас молоко чудесное, на юге такого нет!
— Это потому, что на вашем юге трава очень быстро сохнет, а наша муравушка почти всё лето сочная да свежая, — с нескрываемой гордостью заявила сестра.
— Дядя Костя, я всё смотрю, какие у вас красивые и чистые глаза. Ведь сейчас медицина шагнула далеко, неужели нельзя сделать операцию и вернуть вам зрение?
— Слушай, Костя, — перебил Валерий сына, — а ведь Ромка прав. Мы, конечно, не Абрамовичи, но если тебе нужны деньги на операцию, мы поможем, чем можем.
Мельников помолчал.
— Спасибо, ребята, вы меня очень тронули. Мне то же самое не раз предлагал и наш председатель колхоза. Но дело тут не в деньгах. Осматривали меня и наши и зарубежные светила от медицины. И никто не смог сказать, что у меня с глазами. Операцию? Но какую? Ведь диагноз-то не установлен. Так что спасибо вам за желание помочь, и давайте поговорим о чём-нибудь другом. Ведь у Вали через два дня юбилей, а у вас столько работы, да ещё я тут приехал, вас только отвлекаю от дел.
— Вот и решили отметить юбилей, что работы много. Надо и отдохнуть когда-то, а тебя пригласили потому, что давно не видели. Нельзя человеку родные места забывать. Неправильно это, — негромко и прочувствованно пророкотал красивым баском Валерий.
— Ладно, пойду немного с ребятами перед сном прогуляюсь, — поднялся из-за стола Роман.
— Только не забудь, что тебе завтра придётся утренний надой на молокозавод отвезти, — одобрительно кивнув сыну, сказал Валерий.
— Отличный у вас, ребята, сын вырос.
— А он у нас, между прочим, в тебя. Ему всё равно, что баян, что гитара. Играет на всём, — улыбнулся Валерий.
— Он и стихи пишет, в нашей районной газете печатается. — С гордостью добавила Валентина. — Да и руки у него золотые. Вся техника наша на нём держится. Однако пора спать. Ты с дороги устал, а нам чуть свет на работу, — она решительно поднялась.
Постелила брату в бывшей их детской комнате. Мельников долго не мог заснуть. Он слышал, как, стараясь не шуметь, пришёл с прогулки Роман. Деревянные половицы и ступеньки лестницы, узнавая его шаги, негромко и радостно скрипнули. А потом родительский дом заснул чутким старческим сном.
И от встречи с этим домом и его обитателями Мельников, в который уже раз за день, ощутил тихую светлую радость. Воспоминания детства нахлынули на него, и он поплыл по их волнам, постепенно погружаясь в лёгкий, но крепкий сон.
Леонид Авксентьев
Окончание в следующем номере.