Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

ТВОРЧЕСТВО НАШИХ ЧИТАТЕЛЕЙ

ОТБИТЫЙ МЯЧ

Обычно все майские праздники Алексей Фёдорович Борисов проводил на своей даче. Вдвоём с супругой  они готовили к посадке семена, покрывали плёнкой теплицу, перекапывали грядки. Короче говоря, занимались делами, которых на даче, что называется,  пруд пруди. Но в этом году после второго мая зарядили холодные дожди, да ещё и со снегом. И, по всему видать, зарядили надолго. Не торопилась северная весна радовать дачников теплом. Да вдобавок  ко всему вышел из строя старенький транзистор «Меридиан», верой и правдой служивший хозяину без малого тридцать лет. А без радио свою жизнь Алексей Фёдорович не представлял. Благодаря своему транзистору он всегда был в курсе всех новостей, но особенно любил слушать музыкальные и литературные передачи. А вот телевизор он не уважал, от его программ Борисова тянуло в сон.

Взвесив все эти печальные обстоятельства, супруги решили возвращаться в город. И седьмого числа утром они уже были в своей городской, опостылевшей за долгую зиму квартире. В тот же день Алексей Фёдорович приобрёл себе новый приёмник. Маленький, удобный,  со множеством программ, при этом легко умещающийся в кармане. Аппарат сразу понравился Борисову. Да и цена вполне устроила владельца чудо-радио.

Как водится,  в праздничные дни в эфире было немало радиопередач о войне. На одну из таких и наткнулся под вечер Алексей Фёдорович, включив свой замечательный приёмничек.

Журналист беседовал с ветераном войны.

— Скажите, а за что Вас наградили орденом Славы второй степени? — задал он очередной вопрос старому солдату.

— Это для меня самая дорогая награда, — вздохнув, ответил ветеран. — Бои шли тогда на Украине, или, как теперь говорят, в Украине. Я служил в полковой разведке. Немцы явно что-то замышляли. По ночам на передовой мы слышали гул моторов. Срочно нужен был «язык». За ним отправили сразу две группы разведчиков. И хотя линию фронта они перешли на разных участках нашей обороны, но обе не вернулись. Ребята погибли.  Одни уже возвращались, но были обнаружены при переходе линии фронта. А другие, об этом мы узнали позже, напоролись на немцев у них в тылу.  Ребята отбивались до последнего патрона. Мы потом нашли их тела и похоронили.

Решено было отправить ещё одну группу. Вот в неё-то я и попал. Старшим шёл лейтенант Кузьмин, ловкий и удачливый разведчик. Он много раз хаживал к немцам и добыл не одного «языка». Был ещё с нами и сержант Белов, боксёр, обладавший необыкновенной силой. Никто в роте не мог его побороть. И третьим шёл я, самый молодой. Это была моя всего лишь  вторая ходка за линию фронта.

Надо сказать, что поначалу всё у нас складывалось удачно. Дождливой ночью мы незамеченными прошли через позиции фашистов. Местность там была холмистая. На одном из таких холмов под утро мы залегли в кустах возле лесной дороги. Сверху она просматривалась в обе стороны довольно далеко. Вскоре послышался рокот моторов, и на дороге показалась танковая колонна. Она двигалась в сторону передовой. И  тут нам опять повезло. Танки уже почти прошли, как вдруг за ними мы увидели мотоциклиста. Он явно хотел обойти колонну с левой стороны и уже догнал последний танк. Лейтенант Кузьмин вскинул свой автомат и дал короткую очередь по колёсам мотоцикла. В грохоте танков никто не услышал эти выстрелы. Мотоцикл вильнул и вылетел с дороги в придорожные кусты недалеко от нас. Мы бросились к нему. Мотоциклист был жив и пытался встать на ноги, но Белов одним ударом отправил его в глубокий нокаут. На плечах у немца под плащом  мы увидели погоны майора, а в плоской сумке нашли большой  плотный конверт с сургучными печатями. Позже я узнал, что это были очень ценные документы. Майора связали, а мотоцикл Белов откатил к небольшой речке и утопил.

Уйдя подальше в лес, мы нашли глубокую воронку. Замаскировали её ветками и провели в ней весь день в ожидании ночи. Фашист сидел с кляпом во рту. После кулака Белова один глаз у него заплыл. Он  то зло шипел на нас, а то, прикрыв здоровый глаз, горестно мотал головой.

Как только стемнело, мы двинулись в обратный путь. Впереди шёл Кузьмин, за ним, подгоняемый толчками автомата Белова, пленный немец, я шёл замыкающим. Нужно было торопиться — мы немного выбились из графика. Уж больно кругом было много немцев! Повсюду слышались их голоса. Наш пленник старался не спешить. Но сержант Белов яростно подгонял его.

Опытный Кузьмин провёл нас буквально под самым носом у фрицев. Под утро мы вышли к их позициям. И тут, в который уже раз, нам повезло. В ложбине, где проходила линия фронта, как широкая белая река, лежал густой туман. Мы удачно перебрались через вражеские окопы и двинулись к своим.  Правда,  передвигаться приходилось уже ползком: впереди — лейтенант, за ним с немцем на спине Белов и я замыкающим.

Но всему хорошему приходит конец. Мы были уже на нейтральной полосе, когда поднялся свежий утренний ветерок и быстро разогнал туман. У нас за спиной  возвышался небольшой холм, на котором у фашистов имелся пулемёт. И хотя продвигались мы в предрассветных сумерках, но немцы могли нас легко заметить. Вся долина у фрицев была пристреляна. Мы ползли по выгоревшей от жарких боёв земле, как мухи по столу. Стали попадаться снарядные гильзы: здесь, видимо,  раньше стояла противотанковая батарея.

 И тут наш пленник выкинул номер. Лежа со связанными руками на широкой спине Белова, он выбрал подходящий момент и что было силы пнул близлежащую гильзу. Та, отлетев в сторону,  ударилась о свою родную сестру. Дзинь-дзинь — зазвенело, казалось нам, над всей землёй.

— Ты что, гад,  делаешь! — яростно зашипел на подопечного Белов и, развернувшись,  коротко ударил его своим пудовым кулачищем. Немец хрюкнул и ткнулся лицом в пахнувшую гарью и порохом землю.

И вот над головой прошла первая очередь.
      — Быстрее, не отставать! — услышал я крик Кузьмина и изо всех сил заработал локтями и коленями, стараясь при этом как можно сильнее вжиматься в землю. Первым убило Кузьмина.

   — Серёга, — услышал я громкий шёпот Белова, — помоги командиру.

Я подполз к лейтенанту, он лежит,  а затылка у него нет. Взвалил я на себя тело Кузьмина и пополз дальше. Ползу, а сам разговариваю с ним, как с живым:

 — Потерпите, — говорю, — товарищ лейтенант,  ещё немного осталось.

 И тут опять слышу сдавленный голос Белова:

 — Серёга, оставь командира, забери у меня фрица, а то меня зацепило.

Оставил я лейтенанта. Достал из его вещмешка прорезиненный пакет с документами фрица  и пополз к Белову. Помог он мне немца взвалить на спину.

 — Куда тебя, Миша? – спросил я, впервые назвав сержанта по имени.

— В бок угодили, но ничего,  давай вперёд, а я потихоньку за тобой.

 Я пополз дальше. А пули вокруг так и роятся, так и жужжат. Вдруг вижу: впереди воронка. Я в неё фрица и скинул. Он после удара Белова всё ещё пребывал в «нирване». Но тут я почувствовал, как меня будто палкой сначала по ноге, а потом по руке ударило.

Скатился в воронку, смотрю, плохи дела. Правая рука отнялась, и рукав быстро наполняется кровью. И в правый сапог кровь течёт. Страшная боль сводит ногу.

— Миша, — говорю, — ты как там?

— Я сейчас, — отвечает, и слышу, как он тяжело дышит где-то рядом. Вот уже голова его показалась над краем воронки. Только вдруг дёрнулась голова,  и дыханье оборвалось. Втащил я Мишу за руку в воронку, а он уж мёртвый. В бок ему три пули угодили, а одна в голову вошла.

Тут старый солдат вздохнул и замолчал.

 — А что было дальше, Сергей Петрович? — спросил журналист. Чувствовалось, что рассказ ветерана потряс его.
      — Да-да, — ветеран тяжело вздохнул. — Извините, просто трудно об этом вспоминать. Я всякий раз,  когда рассказываю эту историю, будто заново переживаю те страшные минуты. Ну, так вот,  потом я кое-как перевязал себя. Нас в разведшколе учили этому.

  — Но как же Вы перевязали себя левой рукой? — спросил ошарашенный журналист.

— Да я уже и сам толком не помню,  говорю же, учили нас многому,  и кроме того, я ведь левша от рождения. Короче говоря,  крови потерял я много, чувствую, что слабею. Пулемёт немецкий  не даёт головы поднять. Да и сил тащить дальше фрица, понятное дело,  у меня не осталось.

 А пленник наш очухался, головой по сторонам крутит. Теперь у него уже оба глаза заплыли, а вокруг них синяки, как очки,  во рту кляп. Плюс к тому ещё его врождённая лопоухость, одним словом, «истинный ариец». Но, видать, супостат сообразил, в каком положении мы с ним оказались. Сделав вид, что устраивается поудобнее, он опять изловчился  да как двинет мне двумя сапожищами в ухо. У меня глаза и закатились. Видно,  всё же недолго я был в забытьи, скоро очнулся, а глаз не открываю. То есть, приоткрыл чуток и сквозь ресницы слежу за ним, проклятым. А он,  гад, повернулся ко мне боком, уселся по-турецки и связанными руками норовит у меня мой нож из-за голенища достать. Видать, тот ещё был фашист, знал, где наши разведчики ножи хранят. И ведь почти удалось ему это, да взял я свой автомат одной рукой и у него над ухом дал короткую очередь. От неожиданности он так и кувырнулся на дно воронки. Потом немец развернулся, а я на него ствол направил:

— Только сунься, — говорю.

И вдруг слышу: с нашей стороны вроде как зовёт кто-то.  Прислушался: точно по-русски кричат:

— Эй, славяне, вы живы?

— Да! — кричу, — братцы, я пока ещё жив, но ранен, а вот со мной здоровенный фриц, так ему ничего не делается. Видно,  ждёт, когда я окочурюсь.

А пулемётчик немецкий услышал, что мы переговариваемся,  и давай опять строчить. Тут и наши открыли огонь, да такой плотный, что немцам на холме, наверно,  не сладко было. Во всяком случае, они притихли, а наши поливают их основательно.

Внезапно небо над воронкой потемнело, будто птица огромная пролетела, и к нам с немцем по склону воронки скатился наш солдат. В каске и плащ-палатке, с автоматом на широкой груди. И сразу стрельба затихла. Понял я, что стрельба эта была прикрытием для него.
     — Ну, что тут у вас? — тяжело дыша, спросил он.

Я рассказал ему о наших злоключениях.

— А что же вы, братцы, раньше-то так не стреляли? — говорю.

— Да, понимаешь, не видели мы ничего. Туман-то ветром аккурат на наши окопы нанесло, слышим, что фрицы палят вовсю. Я только и успел увидеть, как ты с немцем  в воронку эту скатился. Пока бегал к ротному, пока он до комбата дозвонился…

— Понятно, — говорю, — ну,  давай думать, как выбираться будем.

— А чо тут думать? Я  щас свистну нашим, и они опять дадут фрицам прикурить. А мы тем временем и проскочим.

— А далеко до наших окопов? — спрашиваю.

— Да рядом, метров семьдесят будет.

— Тогда давай так, — толкую я ему, как недавно Миша Белов мне, — ты бери этого «крестоносца» и двигай вперёд. А я потихоньку за вами.

— Хорошо, – соглашается он да как засвистит.

У немца со страху голова аж в плечи по самые уши вошла. И началось: снова ударили наши пулемёты, не давая фашистам никакой возможности вести огонь. А солдат играючи закинул немца  на плечи и рванул в нашу сторону. Оглядел я напоследок воронку, мысленно попрощался с товарищами моими убитыми. Пообещал им, что  заберут их ночью ребята, и полез наверх.

Когда,  превозмогая боль, я выбрался из воронки, знакомая плащ-палатка мелькала уже почти у наших окопов. Сбросив фрица на руки товарищам, он развернулся и побежал ко мне навстречу. Потом, уже устроившись у него на спине, я ему говорю:

 — Ты как самолёт летаешь. Откуда ты такой?

А он смеётся: не самолёт, говорит, а футболист, Иваном кличут, а родом из Карелии.

Мы уже почти добрались до своих, когда из-за холма заговорили немецкие миномёты. Первая же мина упала метрах в десяти левее нас. Иван охнул и стал заваливаться на бок. Короче говоря, наши бойцы помогли нам укрыться за бруствером. Лицо Ивана стало белым, как снег. Лёжа на дне траншеи, он тихо стонал.

 — Кажись, отыгрался я в футбол, — сдавленно произнёс он.

В санбате мы лежали рядом. Ногу Ивану ампутировали,  и в тот же день его отправили в тыл. А меня вот врачи выходили,  и я довоевал до конца войны.

— А где для Вас закончилась война? — спросил журналист.
      — В Берлине.  Дошёл всё же я до логова звериного и оставил свою подпись на стене рейхстага. И не только свою, — мягко и задушевно сказал старый солдат.
        — Поясните,  Сергей Петрович, пожалуйста, нашим радиослушателям, — попросил его журналист.

— Да просто всё. Я ещё расписался за ребят наших: за лейтенанта Кузьмина, за сержанта Белова, а фамилии Ивана не знал и расписался так: «Иван из Карелии».

   — Как это замечательно! — воскликнул журналист. — Спасибо Вам за прекрасный рассказ, Сергей Петрович, Вам обо всём этом стоит написать книжку.

— Уже написал, — вздохнул ветеран, — и даже не одну, а целых две,  и обе они о военных дорогах нашей разведроты.

Передача закончилась. Алексей Фёдорович выключил приёмник и задумался. Его взволновал рассказ старого солдата,  а особенно — судьба Ивана из Карелии. Дело в том, что сам Борисов всю свою жизнь прожил в Карелии. Детство его пришлось на послевоенные пятидесятые и шестидесятые годы. И прошли они в рабочем посёлке лесозавода. В то время мальчишки очень интересовались спортом. Это была эпоха легендарных спортсменов, триумфаторов международных соревнований. На всю страну гремели имена Валерия Брумеля, Натальи Прозуменщиковой, Олега Григорьева, Виктора Капитонова и многих-многих других наших замечательных чемпионов. Но всё же больше мальчишки грезили футболом. Эдуард Стрельцов, Валентин Иванов, Игорь Численко, Валерий Воронин и,  конечно же,  легендарный Лев Яшин. И это далеко не все мастера кожаного мяча, которые владели сердцами пацанов.

В посёлке был неплохой  по тем временам стадион. На нём имелось футбольное поле, баскетбольная и волейбольная площадки, в одном углу уютно устроена  площадка для игры в городки. А напротив неё находился прыжковый сектор. Он был просто завален древесными опилками для мягкого приземления. Да, уж чего-чего, а опилок на заводе было предостаточно.

Летом на футбольном поле допоздна велись баталии. И не только мальчишки, но и взрослые дяди самозабвенно гоняли мяч. Зачастую игра велась «на одни ворота».  Это когда на две команды имеются одни ворота и один вратарь. Часто бывало так, что на одной половине поля сражались взрослые, а на другой — мальчишки. Нередко заводские футболисты встречались с командой лётчиков из соседнего военного городка. И надо сказать, что не раз гостям приходилось уезжать  будучи разбитыми наголову.

Были у команды и свои болельщики — в основном,  люди пожилые, степенные или служащие заводской конторы, которым более приличествовало наблюдать за выступлениями молодцев со стороны, нежели самим принимать в них участие. Приходили поболеть за своих земляков и участники войны. Алексей Фёдорович хорошо помнит их выгоревшие гимнастёрки и сверкающие на груди боевые награды. Были и те,  кто пришёл с той страшной войны инвалидами.  Борисов хорошо запомнил одного из них.

   Звали его дядя Ваня. Ходил он,  тяжело опираясь на толстую палку, а вместо ноги у него был протез из металлической, скорее всего, алюминиевой трубы с круглым резиновым наконечником, выглядывающим из-под штанины. Это был плотный, по всему видать, сильный мужчина среднего роста.

Лёшке дядя Ваня в то время казался очень строгим,  и он побаивался его. Но вскоре оказалось, что мальчишка ошибался. Дядя Ваня очень часто приходил на стадион по вечерам. Он обычно стоял в дальнем углу игрового поля и молча наблюдал за мальчишескими футбольными баталиями.  Стоял он тихо, грузно опираясь на свою палку. Мальчишки давно привыкли к нему и уже не обращали на него внимания.

Летом в посёлок погостить приезжали к родственникам немало ребят из Ленинграда,  Петрозаводска и других городов страны. Эти пацаны заметно усиливали уличные команды. По сравнению с сельскими футболистами они были на порядок сильнее. Так было и на этот раз. Лёшка играл со своими друзьями против команды, в которой было двое городских. Сейчас Алексей Фёдорович уже не помнит, кто тогда выиграл. Скорее всего,  команда, в которой играли приезжие ребята. Но у каждого мужчины, который когда-либо играл в футбол, в памяти хранится самый удачный его удар. Это или лихо забитый гол,  или красиво отбитый,  рискуя быть покалеченным, мяч во имя спасения своих ворот. У Борисова таких моментов целых три.

  В той игре, о которой мы вспоминаем, противник атаковал всей командой. Удары сыпались на ворота Лёшкиной команды со всех сторон. Вратарь Саня делал всё, что мог. Он успел отбить мяч,  летящий в нижний угол. Мяч отлетел прямо под ноги набегавшему на него Илье,  долговязому пацану из Питера. И тот пробил,  не задумываясь. Такие удары, как правило, очень сильны. Лёшка стоял в этот момент возле правой штанги,  вполоборота к ней. Санька находился всё ещё у левой стойки,  и мяч неотвратимо летел в пустой угол. Это был неудобный мяч, потому что шёл  на уровне Лёшкиной груди. Можно, конечно,  было остановить его, взяв на грудь, но на Лёшку набегал Илья, и рядом находились ещё двое из команды противника. В любом случае Лёшке было бы с ними не справиться. И тогда он, падая на спину, пробил по мячу через себя, поддав по нему подъёмом правой ноги. Мяч, как пушечное ядро, ушёл в сторону от линии атаки. На всё про всё у Лёшки было одно лишь мгновенье. Его чуть не затоптали набежавшие соперники, но он был рад, что не упустил это самое мгновение.

  И тут, лёжа на земле, он услышал чей-то неприятный смех. Борисов поднялся. Хохотал Илья и показывал куда-то в сторону. Лёшка посмотрел туда и обомлел: на углу поля стоял дядя Ваня и, смущёно улыбаясь, утирал широкой ладонью красное лицо. Никто из мальчишек не поддержал веселья Ильи. Все были немного растеряны.

— Ребя, айда купаться! – раздался чей-то звонкий клич, и мальчишки радостно устремились к своему лазу в заборе. Пробегая мимо дяди Вани,  Борисов виновато поглядел на него.

Но тот улыбнулся:

 — Надо же,  прямо по скуле, ну ничего, сам виноват.  А ты, Лёха, молодец, здорово отбился!  Я, честно говоря,  думал, будет гол.

Эти картины далёкого детства всплыли в памяти Алексея Фёдоровича настолько ярко, что он опять, как и тогда, пережил чувство жгучего стыда. Ему было стыдно за тот лихо отбитый мяч, который, пусть нечаянно, но всё же угодил в лицо инвалида войны. Стыдно ему было и за издевательский смех заезжего Ильи. Уже давно нет того дяди Вани, но Борисов вдруг испытал чувство вины за то, что он в детстве ни разу не подошёл к этому человеку и не поинтересовался его военным и довоенным прошлым.

 Прослушанная радиопередача глубоко взволновала Алексея Фёдоровича. Особенно та часть рассказа воина-ветерана, где он говорил о некоем футболисте Иване из Карелии. И совсем необязательно, что этот футболист и дядя Ваня из Лёшкиного детства одно и то же лицо. В Карелии было и есть немало хороших спортсменов. Да и отчаянных солдат из края лесов и озёр на той войне хватало. Борисов вдруг отчётливо припомнил, как дядя Ваня следил за игрой футболистов. Его взгляд был внимательным и в то же время очень грустным. Так может смотреть  только человек, сам когда-то игравший в футбол, и которому очень хочется включиться в эту игру, но сложившиеся обстоятельства не позволяют это сделать. Неожиданно Борисов поймал себя на мысли, что уже давно и сам следит за футболом точно так же, как некогда дядя Ваня,  скромно стоявший за боковой линией в дальнем углу стадиона. И как знать, может, в самое ближайшее время и к нему прилетит в лицо кем-то лихо отбитый мяч. Но, честное слово, он тоже ни на кого не обидится за это.

Леонид Авксентьев

Коллектив редакции от души поздравляет нашего постоянного автора с 60-летием. Желаем здоровья и долгих плодотворных лет на радость благодарным читателям.