ВО ТЬМЕ ОДИНОЧЕСТВА

ЛЮБИТЬ ВСЛЕПУЮ

Мы рады чуду. Тем не менее,

Сомнений выстраданный бег

Ввергает нас в недоумение,

Как зимний дождь и летний снег.

Спешим за призрачными целями

И обжигаемся опять,

Чтоб, маясь звёздными метелями,

Терять и заново искать!

Честно говоря, десятилетиями думал, что существует довольно «жирный пласт», в основном, остросюжетных книг очень «мужского» содержания, в которых тотальники играют первую скрипку, а высококачественных или хотя бы популярных романов, в которых в центре повествований были бы слепые женщины, в современной художественной литературе просто нет. Но, оказывается, в англоязычной прозе есть на что обратить внимание. Тройку увлекательных романов последней трети прошлого века хочется представить прямо сейчас.

Впрочем, описывать перипетии масштабных произведений занятие неблагодарное, да и не стоит портить эффект первооткрывательства будущим исследователям напряжённых фабул. Надеюсь, данные сугубо субъективные размышления заставят пытливых книгочеев обратиться к первоисточникам и составить собственное мнение о проблеме «привязанности или, точнее, заинтересованности с первого слова». Вообще-то совершенно не случайно взаимное притяжение «двух родственных душ» является основой социума. Впрочем, «единство противоположностей» тоже никто не отменял, а к тому же, как известно: «От любви до ненависти — один шаг». Во всяком случае, семья как важнейшая ячейка общества существует с древнейших времён. Противникам устойчивых связей никак не удаётся объяснить живучесть данного феномена исключительно инстинктами и потребностями воспроизводства народонаселения. Любовь — очень любопытное и малоизученное состояние, созвучное гармонии мира или какофонии хаоса. Это уж кому как повезёт!

Чтобы не заблудиться в текстовых лабиринтах, придётся ограничиться лишь дебютными встречами героинь с незнакомыми мужчинами, а также двумя сценами,  открывающими романы, в которых слепоте уделяется большое внимание. Пожалуй, следует начать сэкранизированного творения Томаса Харриса. В романе «Красный дракон», который является своеобразным продолжением бестселлера «Молчание ягнят», живописуются жутковатые преступления очередного изощрённого маньяка. В данном произведении серийный убийца и блестящий психиатр доктор Ганнибал Лектер находится за решёткой, а «кровавые постановки» режиссирует его яростный поклонник и последователь, отягощённый врождённым уродством: «Фрэнсис Долархайд заведовал самым крупным отделом фирмы Гейтвей — здесь занимались проявлением любительских фильмов…»

Бесполезно спрашивать: «Мы все безумцы или, может быть, это мир вокруг нас сошёл с ума?» Приходится смириться с неопровержимым фактом многообразия жизни во всех её проявлениях. Вот и в этой книге добро и зло ведут непримиримую борьбу. Одинокая незрячая сотрудница появляется всего лишь в нескольких эпизодах, ближе к развязке, но её яркий образ  «типичной жертвы» запоминается. Сцена случайного знакомства в темноте поражает нестандартностью замысла, ведь оба «ущербных персонажа» находятся в равных условиях:

«В лабораториях не было ни души — по-видимому, все ушли на обед. Нужная дверь оказалась в конце целого лабиринта комнат. Рядом висела табличка «Инфракрасные чувствительные материалы. НЕ курить, НЕ пить алкогольные напитки, НЕ зажигать спички». Над каждым «НЕ» горела красная лампочка. Долархайд нажал на кнопку звонка, и почти сразу же красный свет сменился зелёным. Он открыл внешнюю дверь и постучал во внутреннюю.

— Войдите, — послышался женский голос.

Прохладно, абсолютная темнота. Журчание воды, знакомый запах проявителя Д-76, слабый аромат духов.

— Я — Фрэнсис Долархайд. Пришёл по поводу сушилки.

— А, хорошо. Извините, я с полным ртом. Только что закончила ланч.

Он услышал, как скомкали бумажки и бросили в мусорную корзину.

— Да, я помню, Фергюсон хотел сушилку, — произнёс в темноте голос. — Он в отпуске, но я знаю, где её нужно установить. У вас в Гейтвей есть лишняя?

— У меня две. Одна большая. Фергюсон не сказал, какого размера его комната. — Для Долархайда это была длинная речь, но произнести её в темноте оказалось сравнительно легко.

— Я покажу вам, если вы немного подождёте.

— Хорошо.

— Прислонитесь к двери, — голос её звучал, как у лектора, — затем сделайте три шага вперёд, пока не почувствуете под ногами кафель, тогда слева от вас будет стул.

Теперь он был к ней ближе и мог слышать, как шуршит её лабораторный халат.

— Спасибо, что пришли, — продолжала женщина. Голос звонкий, с еле заметным стальным призвуком. — Вы — руководитель отдела проявления плёнки в большом здании? Тот самый мистер Д, который рассылает выговоры, когда требования оформлены неверно?

— Тот самый.

— А я — Риба Макклейн. Ещё минутку, и я зажгу свет. Вам не нужна рулетка?

— У меня есть.

Долархайду, можно сказать, нравилось разговаривать с женщиной в темноте. Он услышал, как она открыла сумочку, затем раздался щелчок пудреницы. Отработало реле времени, и раздался звонок. Долархайд даже слегка огорчился.

— Ну вот, наконец-то. Спрячу только всё в тёмное место.

Он почувствовал дуновение холодного воздуха, услышал, как захлопнулась дверца холодильника. Когда она прошла мимо, на него повеяло духами. Долархайд прикрыл ладонью нижнюю часть лица, постаравшись принять глубокомысленное выражение, и ждал… Когда вспыхнули лампы, мисс Макклейн стояла у двери, повернувшись в ту сторону, где должен был находиться посетитель, и улыбалась. Её глаза слегка двигались, под закрытыми веками. Он заметил в углу белую тросточку, убрал от лица ладони и улыбнулся.

— Можно мне взять сливу? — спросил он.

На столе, за которым только что сидела женщина, лежало несколько слив.

— Конечно. Они вкусные.

Рибе Макклейн было около тридцати. Её красивое скуластое лицо говорило о твёрдости и решительности характера. На переносице виднелся небольшой, похожий на звёздочку, шрам. Короткая прическа — «под пажа» — с загнутыми внутрь концами пшенично-рыжих волос выглядела несколько старомодно. Лицо и руки покрыты веснушками. На фоне кафеля и нержавейки фотокомнаты она казалась яркой и соблазнительной, как само грехопадение. Долархайд мог открыто смотреть на неё, свободно и без опаски скользить глазами по её фигуре, не опасаясь вызвать недовольство…

— Я покажу вам комнату, куда он хотел поставить сушилку, — сказала Риба. Вдвоём они быстро проделали все необходимые замеры.

— Теперь я бы хотел попросить вас об одолжении, — произнёс Долархайд.

— Я вас слушаю.

— Мне нужна инфракрасная киноплёнка. Очень чувствительная, примерно около тысячи нанометров.

— Вам придётся хранить её в холодильнике. После съёмок тоже.

— Знаю…

— Думаю, это дело мы устроим. Только вот что. Вы знаете, что мы работаем по контракту. Поэтому за всё, что отсюда выносится, вам придётся расписаться.

— Ладно…

После ухода Долархайда Риба Макклейн пересчитала сливы. Он взял всего одну. Какой странный человек, этот мистер Долархайд. После того, как она включила свет, ни в его голосе, ни в поведении не чувствовалось ничего такого, что говорило бы о ненавистной ей жалости или участии. Может, он уже знал о её слепоте? Или ему просто наплевать, видит она или нет? Последний вариант её устраивал…»

Доверчивость и жажда равенства в отношениях сыграла с женщиной чудовищную шутку, которая едва не погубила её. Пытаясь укрыть от окружающих свою сердечную тайну, она прошла сквозь пламя разочарований.

Второе художественное полотно отличается большим лиризмом и очарованием пленэра. «Обещания» Джин Реник обладает многими признаками типичной американской прозы, ориентированной на массовое «потребление» женской части населения. Сентиментальная история духовного становления богатой невесты не похожа на предыдущее произведение, пугающее излишним натурализмом, но и в нём хватает смертельных опасностей.

  Сначала Линна Боумонт в младенчестве потеряла мать, а в четырнадцать лет — и зрение, к тому же её отец снова скоропалительно женился. У девочки появились мачеха и младший брат, которые больше беспокоились о своей доле наследства умирающего магната, чем об «убогой родственнице». Обручившись с обворожительным красавцем, она вдруг начинает сомневаться в себе и в искренности настойчивого жениха. В  последний момент слепая всё-таки отказывает искателю лёгкой наживы, который  тут же демонстрирует свою гнилую сущность. Вскоре девушка находит истинную любовь там, где меньше всего ожидала.

  «По тому, как тень падала на её лицо, Линна знала, что солнце сейчас усаживается на макушки деревьев, ровной линией стоящих во владениях её отца на дальнем берегу озера, а когда налетает лёгкий полуденный ветерок, на воде появляется сверкающая зыбь, и отражение солнца блестящей дорожкой пересекает озеро. В своём детском воображении, не знавшем предела фантазиям, она представляла искрящиеся в волнах лучи света маленькими феями, танцующими на воде. Линна повернулась к солнцу и закрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на своих переживаниях…»

Девушка отлично помнила, как девять лет назад всё переменилось:

«В  конце пронизанного грозами апреля, наступило мрачно-серое дождливое утро, в которое она в последний раз увидела краски окружающего мира. То утро раскололо её жизнь на две половины, одна из которых стала называться «раньше», а другая — «теперь». И с тех пор только память хранила образы знакомых людей, и мрачные коридоры памяти превратились в своеобразную картинную галерею, где находились живые портреты тех, кого Линна знала и видела «раньше», и где зияли пустотой рамки, незаполненные лицами тех, кто появился в её жизни позже…»

Прошлое тревожило, но ещё больше беспокоило настоящее и будущее. Нужно было совершенно самостоятельно принимать самое важное решение в жизни:

«Этот день займёт своё место в ряду особенно дорогих и памятных для неё дней. Всего в нескольких дюймах от неё сидел Курт. Деревянные планки скамейки слегка прогнулись под его весом… Портрет спутника представлялся ей чёрным пятном, за которым скрывалось сильное тело со свежим, дразняще-томительным запахом дорогого одеколона. Его руки с гладкими ладонями и мягкими пальцами казались ей уверенно-спокойными. Судя по голосу, он был милым и славным человеком. Сам о себе он говорил только, что у него светло-карие глаза и тёмные волосы. Но как это было неопределённо-расплывчато! Её возбуждённое женское любопытство не давало ей покоя. Линне страстно хотелось узнать, красив ли он. Она расспрашивала своих домашних, как он выглядит, но ни один из ответов не удовлетворял её. Тогда она стала придумывать Курта — его глазам она придала янтарный оттенок ореха пекан, его волосы в её воображении были не просто тёмными, а тёмно-каштановыми, лицом же он походил на знаменитого Хана Соло.

Перебирая пальцами обручальное кольцо с крупным бриллиантом и ощущая на ладони гладкий холодный изгиб металла, Линна вдруг поняла, что вот уже несколько недель она воспринимает Курта по-другому. Но как бы там ни было, его предложение выйти за него замуж оказалось для неё совершенно неожиданным. Что ей ответить этому человеку, занявшему в последнее время так много места в её жизни?

— В нём полтора карата, это настоящий, голубой воды бриллиант в платиновой оправе, — объяснял голос Курта, близкий и ласковый, как тёплый летний ветер.

Ей безумно хотелось увидеть его лицо. Линна нарисовала в своём воображении тускло-зелёную гладь озера и медное сияние заходящего солнца, и ещё множество других картинок августа в штате Огайо. Но вот воссоздать в памяти бриллиант голубой воды ей никак не удавалось — она мало интересовалась подобными вещами в четырнадцать лет… Вдруг до неё донеслись знакомые звуки…  Их принёс неожиданный порыв ветра. Он налетел сначала на тополиную рощу, потом пробежал по траве. Линна слышала, как зашелестела, зашептала взъерошенная листва. Затем ветер добрался и до неё и, резко обдав своим теплом и шумным дыханием, поиграл в волосах, растрепал подол юбки, лизнул пушок на руках и умчался прочь, унося с собой тиканье часов.

Замужество. Её сердце сжалось оттого, что предстояло принять такое важное решение. Она снова и снова думала о Курте Байлоре, пытаясь понять, что он за человек. В отличие от всех других молодых людей, которых знала Линна, он никогда не пользовался её слепотой и никогда не сделал ни единого обидного жеста. Даже тогда, в день её рождения, когда они ночью остались одни на конюшне. Линне самой тогда не терпелось дать волю чувствам, хотелось испытать хоть капельку наслаждения…»

Воспитанной в роскоши незрячей  девушке, не имевшей  опыта в любовных отношениях, всё же хотелось быть предельно самостоятельной, чтобы незнакомые люди не догадывались о её недуге, а близкие, по возможности, забывали о нём. Данная навязчивая идея едва не привела к катастрофе. Эта ситуация очень близка многим российским тотальникам. Правда, ряды экстремалов, которые упрямо торили просторы мегаполисов без сопровождающих и пренебрегая ориентировочными тростями или другими тифлоприборами, значительно  поредели. Одни, побывав под колёсами или на рельсах, всё-таки перестроились, а другие, к сожалению, навсегда выбыли из списков живущих.

«Джей с удивлением услышал голос за своей спиной.

— Привет. Ну, как дела?

Если только старик Боумонт в своё время не был любителем совсем маленьких девочек, то эта девушка никак не могла подходить на роль миссис Боумонт. К тому же это подтверждалось и её поведением. Джей пожал протянутую руку.

— Трудимся, — ответил он, в его голосе отразилось любопытство.

Определённо, девушка была привлекательна. Но кто она?

  Линна тряхнула головой и, глядя куда-то в сторону перегородки за его спиной, сказала:

— Я сестра Паркера. А вы?

— Брат Стефена, Джей. Рад познакомиться… Старшая или младшая? — поинтересовался он.

— Мне двадцать четыре.

— Ах, чёрт возьми, слишком стара для меня, — пошутил он и снова занялся столбиком.

— Взгляните, — неожиданно сказала девушка. — Через час я буду фотографироваться. Как, по-вашему?

Она сняла очки и повернулась к нему профилем. Девушка была очень хороша. Косметика была наложена на лицо безупречно. Луч света, пробившись из окна через стог сена, заиграл в её волосах. Она стояла, не двигаясь, в ожидании ответа.

— По-моему, здорово. Вы фотомодель? — Девушка вспыхнула от такого комплимента.

— Я недавно обручилась, и эта фотография предназначается для объявления о помолвке в газете моего отца, — объяснила она.

— Так рано и так поздно, — пошутил Джей. И так жаль. Он взял одну из досок и, приставив её к нужному месту, стал вколачивать в неё гвоздь, прибивая к стене.

— Ничего не поделаешь, придётся постучать.

Он принялся один за другим вбивать гвозди, и Линна поняла, Джей не догадался, что она слепа. Какая удача! Интересно, сколько времени ему потребуется, чтобы выяснить это? Она сняла с крючка пустое ведро из-под овса и поставила на пол, перевернув вверх дном. Усевшись на ведро, Линна повернула лицо в сторону Джея.

— Ваша семья живёт где-то неподалёку?

Он закончил прибивать первую доску, и она слышала, как была поднята с пола вторая.

— Я вырос в Веллингтон Флэтс. Два дня назад я пришёл из армии, и теперь снова привыкаю к гражданской жизни, как видите…

Они так и перебрасывались ничего не значащими фразами, пока он приколачивал доску. Дотронувшись пальцами до своих часов, Линна определила, что до приезда фотографа остаётся около получаса, а ей нужно ещё переодеться. Она выиграла на этот раз — он ничего не понял. Ей пришлось очень внимательно прислушиваться к ритму его работы, чтобы не выдать себя. Теперь же оставалось только встать и уйти. А он так никогда и не узнает.

Единственное, чего не могла она знать, это то, что последняя доска не стояла теперь у стены, а лежала поперёк кучи опилок у выхода из стойла…

Линна шагнула к выходу. Тяжёлая доска ударила её прямо в лоб и сбила с ног. Джей услышал звук удара и, оглянувшись, пришёл в ужас. Девушка лежала на полу. Он отбросил молоток в сторону и, став на колени, наклонился над ней. На лбу остался след от удара: розовая полоска с прилипшими опилками. Слава Богу, очки не разбиты, иначе на лице остались бы ещё и порезы. Но самое страшное было то, что она ударилась затылком о цементный пол. Чёрт побери! Джей проверил пульс и, убедившись, что сердце бьётся, бросился в дом…»

Обаятельная героиня, за несколько сюжетных месяцев трижды оказывается на волосок от гибели, чему способствовали её удивительная наивность и экстремальная самоуверенность. Конечно, по законам жанра финал украшает happyend, но это не мешает сопереживать милым персонажам и наслаждаться детальной проработкой текста.

Хочется подчеркнуть, что англичанка Линда Гиллард, книга которой завершит этот обзор, разумеется, не уступает заокеанским коллегам в писательском мастерстве, а в знании инвалидной специфики, наверное, превосходит их. Она перепробовала множество творческих профессий и, наконец, обрела литературную славу. Её произведения взахлёб читают на всех континентах. Три года назад  журнал «Woman's Weekly» назвал книгу «Увидеть звёзды» лучшим любовным романом за последние полвека. Было очень непросто вести повествование от лица слепой с рождения женщины, но результат превзошёл самые радужные ожидания. Незатейливая мелодрама смогла достичь высот психологического шедевра. Выстраивается принципиально новая система восприятия: зрительные образы переводятся в слуховые и тактильные, а порой даже в обонятельные. Это, в общем, крайне познавательный репортаж из мира, неведомого зрячим, где «звёзды звучат, как флейты, а горы — как бетховенская соната!»

За плечами сорокапятилетней Марианны Фрэйзер нелёгкая жизнь, хотя материально она неплохо обеспечена, благодаря сестре, ставшей  популярной писательницей. Казалось бы, после гибели  любимого мужа и  потери ребёнка остаётся только отчаиваться. Однако сильный характер не позволяют ей утратить веру в себя. Судьба дарит ей встречу с надёжным и понимающим мужчиной, но так трудно поверить в  счастье. Однако, вопреки сомнениям, будущие родители решаются начать всё с «чистого листа»:

«Женщина осторожно выбралась из такси, наклонившись, извлекла увесистую сумку и пакет. Аккуратно опустила их на край тротуара и стала нашаривать в просторной дамской сумочке кошелёк.

Наконец, такси тронулось, а женщина повернулась лицом к серой террасе в неброском изящном георгианском стиле, типичном для Эдинбурга. На женщине было элегантное шерстяное пальто и кокетливая бархатная шапочка, сапожки. Вытянув ногу, она осторожно нащупала носком кромку тротуара, встала. Слегка нагнувшись, подняла сумки, потом, не оглядываясь по сторонам, направилась к крыльцу. Человек с острым слухом мог бы разобрать, как она шёпотом отсчитывает шаги.

Сделав три шага, она услышала шорох велосипедных шин и тут же — их шипение из-за нажатого тормоза.

Затем раздался негодующий юношеский вскрик:

— Чёрт! Не видите, что я еду? Слепая, что ли?!

Дама, вздрогнув, обернулась на голос и стала поправлять сбившуюся набок шапочку, но голос её был твёрдым и решительным:

— Да. Представьте себе…»

До боли знакомая ситуация, в которой бывал практически каждый незрячий покоритель «каменных джунглей». Снова пострадавшая от невнимательности действительного нарушителя слепая пассажирка выслушивает несправедливые упрёки. Только наша горожанка тоже не безгрешна, ведь, как и другие незрячие красотки, она упорно игнорирует белую трость. Самоутверждение любой ценой роднит наших «охотниц за призрачной удачей». В дальнейшем поведении героини многие члены ВОС узнают самих себя:

  «Она наклоняется за обронённым пакетом, чувствует под пальцами осколки разбитого стекла, слышит, как что-то капает и капает на тротуар. С бьющимся сердцем она поднимается по ступенькам крыльца и начинает лихорадочно искать в сумочке ключ. Ну и что теперь? Как они без бургундского будут готовить? Вот ужас-то! И безе в коробочке тоже наверняка вдребезги, совсем как её нервы. Почувствовав металлический холодок мобильника, она думает, не позвонить ли сестре, пусть докупит то, что загублено.

Вот и ключ, но он выскальзывает из её озябших пальцев. Затаив дыхание, она прислушивается, чтобы по слабому позвякиванию определить, куда он упадёт. И снова наклоняется, обшаривая руками каменные плиты, проклиная парня на велосипеде, Рождество и особенно неистово — свою слепоту. На руки ей падает что-то невесомое и влажное. Снег. В глазах покалывало от подступивших слёз, она торопливо их сморгнула и снова начала шарить у порога, сунула ладонь в горшок с кустиком, стоявший сбоку у двери, легонько его потрясла, надеясь услышать, как падает застрявший в плотных вечнозелёных листочках ключ. Тишина. Она уже собралась сесть на ступеньку и всласть пореветь, но услышала, как кто-то подходит к крыльцу. Остановился. На миг накатил привычный страх. Шаги были мужскими.

— Вам помочь?

— Да, — голос мужской, незнакомый, видимо, человек этот не из местных. Или… — Я уронила ключ и не могу найти. Я слепая.

Он взбегает по ступенькам, слышно, как у него в кармане позвякивает мелочь. Проходит несколько секунд:

— Вот, свалился на первую ступеньку, — сказал он. — Держите.

Взяв её озябшую руку, незнакомец положил ключ на её ладонь.

— Перчатки я тоже посеяла. Наверно, где-то выронила.

— Нет-нет, торчат из кармана.

— Правда? — Она нащупывает их. — Спасибо. И за ключ тоже…

— Да не за что. Справитесь с осколками?

— Конечно. Справится моя сестра, только сначала отчитает меня за самонадеянность. Я просто оставлю пакет тут, у двери. Всё равно продукты придётся выбрасывать.

— Ясно. Вы уверены, что я больше ничем не смогу помочь?

— Спасибо. Теперь всё будет хорошо.

Она слушает, как он спускается по лестнице: его шаги удаляются. И уже с некоторого расстояния донеслось:

— Может, встретимся в опере? Смею надеяться, что «Турандот» соответствует вашим строгим феминистским требованиям?

— Вполне. Эта девушка в моём вкусе…

— Вы замёрзнете. Идите в дом. И хорошенько вытрите ноги — вы же стоите в луже красного вина.

— Ещё немного, и стояла бы в луже слёз.

— Может, как-нибудь увидимся.

— Вы-то, возможно, меня увидите, а я вас точно не смогу увидеть…»

Незнакомец исчез, оставив странное послевкусие таинственности, заставив вслушиваться в памятные звуки, служившие волнительным аккомпанементом неожиданному свиданию над винной лужей:

«Голос у него, как ириска. Именно. Гладкий и шелковистый. Негромкий. Без малейшей примеси ванили, но при этом в его манере говорить ни намека на лёгкую тягучесть… Нет, не то: этот голос больше напоминал хороший тёмный шоколад, насыщенный почти терпкой сладостью, но с отчётливой горчинкой. Чёткие согласные, как у всех шотландских горцев, радовали слух, как звук разламываемой плитки шоколада, дорогого шоколада…»

Редко когда «обязательная читательская программа» доставляла мне такое познавательное и эстетическое удовольствие. «К тому же все авторы, более или менее успешно, разрабатывали комплекс мельчайших признаков звуко-осязательного восприятия. Им понятна   мысль Марианны: «Незрячие с пристрастием изучают голос, как все остальные — внешность…» Этому обстоятельству уделили пристальное внимание все романисты, постаравшиеся продемонстрировать эффект замещения. Жалко расставаться с мечтательными исполнительницами писательской воли, которые на собственном опыте познали горький и пленительный аромат «слепой любви», но нужно, чтобы литературные гурманы остались чуть-чуть голодными. Надеюсь, кому-то ещё предстоит погрузиться в глубины этих шедевров.

Нам слушать запахи приходится

И жесты пробовать на вкус,

А цвет додумывать, как водится. 

Возможно, в этом скрытый плюс.

Не верь в приметы и пророчества,

Ведь  чувства живы всё равно:

Во тьме глухого одиночества

Любить вслепую суждено!

           Владимир Бухтияров