Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

Литературный клуб «Родник»

Параграф 14

Так называется новый роман Александра Лапшина, который только что вышел в свет. В центре романа – деятельность издательства ВОС и люди этого издательства.

В ближайшее время роман «Параграф 14» поступит к слушателям озвученной книгой.

Предлагаем вашему вниманию главы из этого романа.

Глава 1

С ревущего проспекта Селиванов повернул направо, на сравнительно тихую улицу. Ее название ни о чем ему не говорило, но почти сразу он вспомнил, что бывал здесь когда-то: вот за этим длинным домом или чуть дальше будет что-то такое, а на другой стороне улицы, кажется, должен быть сквер. И точно: впереди за высоким домом он увидел деревья. «Ну, правильно, — воскликнул про себя Селиванов. — На этой улице находится роддом, где рожала Танька Крылова. Помнится, мы пришли сюда после экзамена всей компанией: Эдик Крылов, Сенька Белкин и я. Это был год 1990-й или 1991-й. Шли летние экзамены».

Селиванов вспомнил, как они стояли под окнами роддома и кричали:

— Таня! Таня!

И она в какой-то больничной хламиде высунулась из окна. А потом они громко, на  весь  квартал  перекидывались  во­просами и восклицаниями. Тут же Эдик сообщил, что в этом роддоме появилось на свет чуть ли не все население окрестных улиц.

— Опаньки! — воскликнул теперь Селиванов. Роддом исчез. На его месте оказалась просторная площадка, на которой рядами стояли разномастные легковушки. Сквер на другой стороне улицы сохранился, а вот роддом оказался без надобности. На его месте устроили автостоянку. «Впрочем, это был старый роддом, — подумал Селиванов. — Еще, должно быть, довоенный. Наверняка минимум бытовых удобств. Вот разве что опытный персонал!?.» «Но такова жизнь, — сказал он се­­бе, — и ничего тут не поделаешь. В округе об этом роддоме, возможно, никто не сожалеет. А вот Эдика мне все равно не хватает».

Селиванов миновал многоэтажный дом, построенный с основательностью пятидесятых годов, и, повернув направо, двинулся вдоль ряда подъездов. Слева за высокой металлической решеткой он увидел белое четырехэтажное здание с широким крыльцом. Территория перед фасадом здания была невелика. Слева и справа от крыльца пестрели цветники. Он вошел в распахнутые ворота навстречу характерному стуку типографских машин.

— Вы к кому? — спросила вахтерша.

— К вашему директору.

— А он вам назначил? Ваша фамилия?

— Селиванов Игорь Николаевич.

— Проходите! — произнесла вахтерша, заглянув в какой-то листок. — К лифту — по коридору направо.

В спускающейся кабине лифта кто-то разговаривал, но, когда распахнулись его створки, за ними никого не было. «Что за шутки! — удивился Селиванов. — Я же отчетливо!..» Впрочем, как только лифт двинулся вверх, он услышал этот голос снова:

— Второй этаж. Третий этаж. Четвертый этаж.

Лифт остановился, створки раздвинулись, и Селиванов шагнул на длинную светлую дорожку коридора. Теперь налево, вспомнил он телефонные наставления здешнего директора. «А ведь еще вчера я не знал, не имел представления, что в Москве существует это издательство, — подумал Селиванов, шагая мимо дверей цвета мореного дуба, — и не просто существует, а похоже процветает».

Как раз сутки назад ему позвонил Сенька Белкин.

— В наш отдел нужен сотрудник, — сообщил он. — Я закинул Шапкину о тебе… Приезжай прямо сейчас. Прихвати пару своих экзерсисов.

Через час Селиванов толкнул массивную дверь, за которой работал Сенька. Но в комнате за своими компьютерами сидели еще двое, и Сенька вышел в коридор.

— Значит так, — заговорил он вполголоса. — У Шапкина, как я понял, уже есть кто-то на примете, но он сомневается…

Стоять у двери было неудобно, и они двинулись к выходу на лестницу. «Когда же я был здесь в последний раз? — подумал Селиванов. — Кажется, в феврале». Двери комнат тогда были обыкновенные, учрежденческие, с обыкновенными ручками. Теперь двери, мимо которых они проходили, выглядели внушительно, точно гвардейцы в парадном строю, каждую дверь украшала массивная бронзовая ручка. Вид этих дверей означал, что положение еженедельника «Резонанс» незыблемо прочно.

— И что? — спросил Селиванов, когда друзья оказались на  гулкой лестничной площадке. — Требуется что-нибудь эдакое, неожиданное?

— Не гоношись! — отмахнулся Сенька. — Задание он тебе сам даст.

— Аналитика — фирменное блюда «Резонанса», — отозвался Селиванов. — Правда, аналитика эта построена…

— Иду вчера по бульвару, — прервал его Сенька, быстро оглянувшись. — На скамейке — газета. Кто-то бросил. Часть листов уже на асфальте. Смотрю — на полстраницы фото, ну, этой, как ее? Я этих нынешних певичек по голосу не различаю. И заголовок вот такими буквами: «Такая-то с вечера до полудня». Помнишь, у Розова была пьеса «С вечера до полудня»? А здесь… Какое белье певичка предпочитает, какие кремы и как предпочитает спать: одна или… И всё это с интимными подробностями.

— Ты это о чем?

— Так это же твоя «День за днем», — Сенька захохотал.

— Я ушел оттуда еще в марте, — сказал Селиванов, сдерживая раздражение.

— Вот я и говорю, — продолжал Сенька. — Я не поленился, перевернул несколько листов: ударные новости спален, светская болтовня… Знатоки взахлеб анализируют развитие шоу-рынка в зависимости от перекладывания из постели в постель действующих фигур.

Потом Сенька проводил Селиванова до двери кабинета заведующего отделом.

Шапкин оказался человеком с неприметной внешностью: среднего роста, русоволосым, сероглазым. «Видел ли я его раньше? — попытался припомнить Селиванов. — Может, и видел в Доме журналистов или на какой-нибудь презентации».

— У меня, к сожалению, мало времени, — сказал Шапкин, поздоровавшись. — Нам не удастся поговорить обстоятельно. Но Арсений Петрович рассказал о вас кое-что. Вот о чем бы я вас попросил, Игорь Николаевич. Я правильно?.. Вас зовут Игорь Николаевич?

Селиванов утвердительно кивнул головой.

— Раскрутите сюжет об издательстве ВОС, — продолжил Шапкин. — Аббревиатура означает…

— Знаю.

— Даже так! — в глазах Шапкина Селиванов увидел интерес к себе. — Сталкивались с этим обществом по жизни, что-нибудь писали?

— Знаю одного тамошнего деятеля. Он не слепой, а просто работает в этой системе.

— Замечательно!

Селиванов знал по опыту, как обманчива простота иных тем. Работа издательства ВОС как раз из этого разряда. Скажут, что ваш материал избыточно слезлив, а это унижает людей, или скажут, что вы не уделили в очерке внимание важнейшему направлению в деятельности… «Ничего, ничего! — усмехнулся он про себя. — У меня найдется и соль, и ваниль всё сделать как надо». Устроиться в «Резонанс» ему было необходимо хотя бы для того, чтобы прекратились, наконец, вздохи и недомолвки Нади. Нынешним утром, перед тем, как уйти, она, стоя перед зеркалом, вдруг сказала:

— Ребенок, конечно, необходим. Но эта неопределенность…

С восовским деятелем Сергеем Ивановичем Селиванов познакомился в командировке. В гостиничном буфете они оказались за одним столом, и — слово за слово — у них завязался разговор. Сергей Иванович работал в Центральном аппарате Общества слепых. «Сидел», как он выражался, на художественной самодеятельности. По его словам, среди местных членов ВОС было немало поразительных талантов. Сергей Иванович даже зазывал его в восовский Дом культуры не то на репетицию самодеятельности, не то на концерт. Но командировочные дни и вечера были заполнены заранее намеченными встречами.

Самодеятельные таланты, по заверению Сергея Ивановича, были и в Москве. Селиванов хотел было написать об этих талантах, но Наталия Робертовна не одобрила.

— О чем, собственно, ты собираешься писать? — поинтересовалась она. — «День за днем» — новостное издание. А то, что среди слепых много талантливых музыкантов, — это давно известно. Вот если бы выяснилось, что исключительная талантливость слепых в музыке — бытовой миф и не больше того, тогда это сошло бы за новость. Ну, Игорек, тебе ли объяснять, что такое новость!

И теперь он спросил у Шапкина:

— Почему возник интерес к издательству ВОС? С чем это связано?

— Наш еженедельник, как говорится, держит руку на пульсе издательской политики, — ответил тот, глядя уже не на Селиванова, а на какой-то лежащий перед ним список. — Надеюсь, вы заметили, что мы опубликовали серию материалов о работе примечательных издательств в условиях рынка. Еще вопросы?..

— Ну что? — спросил Сенька, как только Селиванов заглянул в его комнату, и, услышав, какое задание дал Шапкин, воскликнул:

— Любопытно!

— Что любопытно? — не понял Селиванов.

— Да не издательство! Про это я не знаю. Но там, наверху, — Сенька поднял палец, — что-то, видать, созрело об инвалидах, а может, даже и о слепых. У шефа на это чутье.

Здесь, в коридоре издательства ВОС, двери цвета мореного дуба не выглядели украшением. Стены слева и справа от пола до потолка были обшиты панелями того же цвета, что и двери. «Интерьерчик зашибенный», — в какой уже раз сказал себе Селиванов. Еще вчера он позвонил в Центральный аппарат Сергею Ивановичу. Нужно было расспросить, как добраться до их издательства и, конечно, какая там обстановка. Выслушав просьбу, Сергей Иванович заметил:

— У нас в аппарате управления редко услышишь словосочетание «издательство ВОС». У нас говорят «у Сергеева». Владислав Георгиевич — величина в своем деле. У нас считается, что другого такого специалиста нет, может, во всем мире.

Когда Селиванов вошел в кабинет директора, Сергеев поднялся из-за стола и протянул руку. Селиванов поспешно преодолел разделявшие их метры и крепко пожал ее.

— Значит вы, Игорь Николаевич, сотрудник «Резонанса»? — проговорил Сергеев, возвращаясь за стол.

— Да, Владислав Георгиевич, — сказал Селиванов. — Хочу рассказать читателям о вашем издательстве: какую литературу оно выпускает, в каком формате, что за люди здесь работают. Есть и другие вопросы.

— Например?

— В чем состоят ваши задачи как руководителя и как вы их решаете?

За всем, что он увидел по дороге в кабинет, конечно, так или иначе, стоял директор. Но неужели вот этот слепой человек?!.

Владислав Георгиевич усмехнулся:

— На простые вопросы иногда трудно дать убедительные ответы. Вы садитесь, Игорь Николаевич, вот сюда, за стол напротив.

Селиванов впервые видел так близко перед собой слепого человека. Впрочем, в своем просторном кабинете Сергеев не производил впечатление беспомощного. Двигался он уверенно, и насколько мог заметить Селиванов, не сделал ни одного неточного движения. И все равно было заметно, что он слеп. Разговаривая, он не жестикулировал, а главное — его лицо оставалось неподвижным. Когда улыбался, улыбались только губы.

— Кто потребители вашей продукции? — спросил Селиванов, устраиваясь за столом.

— Это люди с глубоким нарушением зрения, — сразу, без паузы ответил Владислав Георгиевич. — У нас в стране их сотни тысяч. — И, помедлив, добавил: — Потребителей нашей продукции условно можно разделить на три группы или, лучше сказать, категории. Прежде всего это слушатели «говорящих» книг.

Селиванов поспешно достал диктофон.

— Владислав Георгиевич, я буду записывать ваши пояснения, — сказал он. — Иначе я запутаюсь в терминологии. Ведь все это новая для меня информация.

— Записывайте, конечно. И не стесняйтесь спрашивать. Для начала усвойте, что слепота — это состояние, в котором человек повседневно решает для себя проблемы быта, учебы, взаимоотношений с людьми, разнообразного труда.

— У меня, чувствую, в самом деле будет много вопросов. Лучше спросить, чем потом что-нибудь ляпнуть наподобие развесистой клюквы.

— Я продолжаю, — произнес Владислав Георгиевич. — Еще одна категория потребителей нашей продукции — брайлисты, то есть люди, владеющие рельефно-точечным шрифтом Брайля. Правда, все меньше становится тех, кто по-настоящему владеет системой Брайля. Третья категория — это слабовидящие, особенно школьники.

Директор потянулся к пульту на приставном столике, нажал на какую-то клавишу, и, когда в колонке раздался женский голос, сказал:

— Зайдите! — И, отключив связь, пояснил: — Сейчас моя референт Татьяна Алексеевна проведет вас по нашему хозяйству. Как говорится, лучше раз увидеть… Татьяна Алексеевна отлично знает все направления нашей работы и наших людей. Она ответит на любые ваши вопросы. И вот что еще я должен отметить: мы работаем, как правило, не с отдельными потребителями, а с организациями: со специальными библиотеками, со школами для слепых и слабовидящих детей. В последние годы у нас установилось сотрудничество с организациями незрячих и учреждениями для незрячих других стран. По заказу Национальной библиотеки слепых США мы поставляем «говорящую» книгу для их русскоязычных читателей. В прошлом году мне довелось побывать в Соединенных Штатах, и я убедился, что мы работаем не впустую.

Вошла невысокая блондинка лет сорока.

— Я слушаю вас, Владислав Георгиевич, — негромко произнесла она.

— Знакомьтесь! Игорь Николаевич — сотрудник еженедельника «Резонанс». Покажите ему наше хозяйство, познакомьте с людьми.

— Я начну, наверное, со студии звукозаписи, — не то спросила, не то сообщила Татьяна Алексеевна.

— Да, разумеется, — поддержал ее Владислав Георгиевич. — Мы выпускаем литературу в четырех форматах. Но приоритет и по значению, и по объему принадлежит «говорящей» книге.

 

Глава 2

Они спустились на первый этаж и, пройдя десяток шагов, повернули в какой-то темноватый коридор.

— Это, как вы, наверное, уже догадались, галерея, — поясняла Татьяна Алексеевна, и в ее голосе послышались затверженные интонации экскурсовода. — Издательство размещено в двух зданиях. Эта галерея вписана между ними органично, и люди подчас не замечают, что по ней они переходят в другой корпус. Все три этажа этого корпуса в основном занимает звукозапись.

У подножья лестницы Селиванов увидел фонтан. Он мягко шумел и булькал. А с первого этажа до третьего тянулось экзотическое вьющееся растение.

— Все нынче помешались на фен-шуе, — засмеялась Татьяна Алексеевна, поймав взгляд гостя. — Владислав Георгиевич давно, когда этой моды не было еще и в помине, стал обустраивать жизненное пространство издательства по правилам этого учения. Ну, так говорят. Сама я в эти правила не вникала.

— Да, фен-шуй нынче… — отозвался Селиванов. — Особенно этому учению следуют те, кто при деньгах. — Он подумал, что минувшей зимой и сам не удержался от пропаганды фен-шуя. — Вы не  кладете под коврик у двери пятирублевые монеты?

— Зачем это?

— Ну, если хотите стать богатой, то помогает…

И они рассмеялись.

В коридоре второго этажа никого не было, но из дверей доносились мужские и женские голоса.

— Здесь у нас аппаратно-студийные комплексы, где как раз происходит начитывание книг, — сообщила Татьяна Алексеевна. — Кстати, эти голоса, возможно, вам знакомы.

Селиванов прислушался, но голоса доносились глухо, и он отрицательно покачал головой.

— Это дикторы бывшего всесоюзного радио и центрального телевидения. Многие из них десятки лет работали у нас. Но время берет свое — большинства уже нет на свете.

Дверь одной из аппаратных распахнулась, и в коридор решительно шагнул высокий седоватый мужчина.

— Осторожно, Станислав Тарасович! — предостерегающе воскликнула Татьяна Алексеевна. Тот резко остановился и пробормотал:

— Извините, Татьяна Алексеевна! Никак не ожидал…

— Познакомьтесь, Игорь Николаевич! Это ведущий технический редактор студии Станислав Тарасович Терентьев.

Селиванов поспешно пожал протянутую руку. Ладонь Терентьева была не по-мужски маленькая и мягкая.

— Без участия Станислава Тарасовича не обходится выпуск большинства книг, — продолжала Татьяна Алексеевна.

— Вы  инженер, Станислав  Тарасович? — обратился к нему Селиванов.

— Скорее музыкант. Окончил когда-то музыкальное училище.

— Я хочу рассказать читателям еженедельника «Резонанс» о вашем издательстве.

— Замечательно! У нас уникальное производство и уникальные специалисты.

— Я хотел бы поговорить с вами поподробнее, — сказал Селиванов. — Где вас найти?

— Этажом выше.

— «Говорящая» книга у нас в стране выпускается с конца пятидесятых, — заговорила Татьяна Алексеевна. — Поначалу использовали катушечные магнитофоны, а в конце восьмидесятых перешли на кассеты. Менялась, совершенствовалась и технология записи. Теперь книги начитывают дикторы при творческом участии звукорежиссеров.

— В свое время я прочитал по Брайлю многие из тех книг, которые теперь записаны на пленку, — сказал Терентьев.— Когда слушаешь, то диктор вроде бы навязывает тебе свое представление, но, с другой стороны, живой голос эмоционально раскачивает сильнее.

— В год студия записывает около четырехсот книг, — продолжила Татьяна Алексеевна. — Запись ведется в аппаратно-студийных комплексах. У нас их три. Давайте зайдем вот в этот.

Они вошли в узкую комнату, где за столом перед компьютерной клавиатурой и раскрытой книгой сидела русоволосая женщина.

— Извините, Лена! — произнесла Татьяна Алексеевна. — Мы вам немного помешаем.

— Здравствуйте, — сказала женщина, взглянув на вошедших. — Но только минуточку… Людмила Дмитриевна, продолжим.

Перед столом режиссера Лены было большое окно в соседнюю комнату. Там, за стеклом, сидела еще одна женщина. Кивнув, она стала читать:

— Цирк с двенадцатью номерами начинался с ученого барана. Несмотря на процессии земной оси созвездие Овна (по крайней мере, во времена древних греков)…

— Одну минуточку, Людмила Дмитриевна! — вмешалась звукорежиссер. — В начале фразы была ошибка. Я еще раз послушаю.

Она  включила  только  что  сделанную запись: «Несмотря на процессии земной оси…».

— Прицессия земной оси! — воскликнула диктор. — А я сказала «процессии». Переписываем!

— Бывает так, что диктор читает без сучка без задоринки, — тихо поясняла Татьяна Алексеевна, когда чтение Людмилы Дмитриевны зазвучало плавно и живо. — Звукорежиссер следит лишь за текстом. Ну а случается, что остановки приходится делать чуть ли не на каждой фразе: диктор не там поставил в слове ударение, неверную взял интонацию, не получилось конца фразы. Классными звукорежиссерами не рождаются, а становятся. Как считаете, Лена?

— Первая книга — монография «Святые Древней Руси», которую я записала, — была испорчена, — отозвалась Лена. — Книга изобиловала церковной лексикой, но мне, тогда неумелой, попался диктор, который не обладал, как и я, широким кругозором. Вот «Словарь для дикторов» и «Толковый словарь», но  мы  в них  не заглядывали. Мы озвучивали слова, как они напечатаны. Наши контролеры обнаружили брак. Мы долго это исправляли. Неправильно произнесенные слова заменяли правильными, ну и так далее. Для меня это такой урок был!.. Конечно, никакая опытность не страхует от ошибок. Смотришь в книгу, а видишь фигу. Восприятие притупляется за многочасовую смену, внимание рассеивается. Хорошо, если диктор, сделав ошибку, сам остановится.

Запись книг — это отнюдь не механическая работа. Звукорежиссер часами находится наедине с диктором, и между ними невольно устанавливаются отношения, и не всегда положительные. Почему? Подчас даже не поймешь. У нас шесть звукорежиссеров, и у каждой своя манера общения с диктором, свой сложившийся годами стиль работы. Но есть, конечно, общие для всех требования. Мы не должны устраивать некий радиотеатр, то есть чтение не должно быть уж очень актерским. И еще: диктор не должен работать, как говорится, на тринадцатый ряд партера. Конечно, не всякая творческая личность соглашается изменить в соответствии с нашими требованиями свою исполнительскую манеру. И вместе с тем мы не можем позволить диктору руководствоваться лишь знаками препинания. Произнося текст, диктор как бы ткёт художественное полотно, по крайней мере, должен участвовать в этой работе, и звукорежиссер должен соучаствовать в этом творчестве. Задача звукорежиссера — добиваться, чтобы произносимое диктором соответствовало замыслу писателя, логике и настроению текста.

Не знаю, где как, а  будни звукорежиссера у нас — это прежде всего терпение. Чего стоит только операция по исправлению! Бы­вает, заглянешь в аппаратную, а на столе списки слов с неправильными ударениями. Адский труд — записать с диктором исправленные фразы, соблюдая нужный темп, интонацию и уровень громкости. А еще список технических претензий: не тот уровень записи, много низких, мало высоких или наоборот. И все же  работа  звукорежиссера  захватывает. Она требует разносторонних знаний. Та же Лена — Елена Васильевна — разбирается в живописи, в театре, не говоря уж о художественной литературе.

— Елена Васильевна не замужем, — проговорил Селиванов, — или мне это показалось? — Татьяна Алексеевна глянула на него сердито и произнесла вполне ожидаемое:

— Ну, знаете! Это исключительно личное…

— Конечно, личное, — согласился Селиванов. — Но неустроенность личной жизни — это нынче чуть ли не обязательная плата за женскую образованность, за ее увлеченность своим делом.

— Это мало у кого получается бесконфликтно, — спокойно сказала Татьяна Алексеевна. — У нас в издательстве незамужних, пожалуй, большинство. Дети, правда, у многих, а вот с мужьями…

«И тут мужья! — подумал Селиванов, вспомнив злые слезы героинь своих экзерсисов, которые он строчил так недавно. — С мужьями — мрак, чем дальше, тем… Да и с бабами мрак…».

Но Татьяна Алексеевна говорила уже о производстве:

— Я  хочу  показать вам продукцию студии. Весь производственный цикл у нас переведен на цифровую технологию, кроме тиражирования.

Они спустились на первый этаж и по коридору двинулись навстречу нарастающему шуму.

— Что это? — поинтересовался Селиванов.

— Сейчас увидите.

И с этими словами Татьяна Алексеевна распахнула дверь просторного помещения. На столах вдоль всего этого помещения стояли аппараты, возле которых суетились женщины и мужчины в рабочих спецовках. Впрочем, Селиванов тут же разглядел, что женщин, кстати, уже не молодых, было шесть, а мужчин всего двое. Указывая на шеренгу аппаратов, Татьяна Алексеевна что-то поясняла, но шум заглушал ее слова. Минут пять Селиванов наблюдал за действиями рабочих и сам разобрался, что перед ним катушечные магнитофоны, на которых быстро-быстро вращались бобины с узкой магнитной лентой. Аппараты работали не все сразу, а в некотором чередовании. Работница закрепляла в пустой кассете конец ленты, вставляла ее в гнездо небольшого устройства и нажимала кнопку. Лента определенной длины мгновенно втягивалась в кассету. Работница закрепляла второй конец ленты, и кассета с грохотом летела в короб. От завывания моточных автоматов, от падающих в короб кассет в помещении стоял оглушительный шум.

— Запись на магнитофоны, как вы, должно быть, поняли, подается с компьютера, — сказала Татьяна Алексеевна, когда они вышли в коридор и немного отдалились от шу­ма. — Пишутся одновременно все четыре дорожки. Те, кто работают на вмотке, иногда ошибаются, не тем концом, например, вставляют ленту в кассету. Но на выходе все кассеты попадают в руки контролеров качества. Здесь у нас заняты незрячие.

Теперь они поднялись на третий этаж и в самом начале коридора попали в крохотную комнату. За столом, который скорее всего был просто широкой полкой, сидела женщина лет пятидесяти. Перед ней лежали устройства, в которых Селиванов узнал слегка демонтированные кассетные магнитофоны. Рядом с ними стоял низенький ящик, разделенный на множество ячеек. Женщину звали Глафира, или попросту Глаша.

Поздоровавшись и представившись, Селиванов попросил:

— Расскажите о своей работе.

— И как часто приходится отбрасывать брак, — добавила Татьяна Алексеевна.

— Наша работа контролеров качества требует постоянной сосредоточенности, — проговорила женщина, и было видно, как она волнуется. Щеки ее запунцевели.

— Какого рода попадается вам брак? — спросил Селиванов.

— Иногда нет объявления начала или конца дорожек, — произнесла Глафира подрагивающим голосом. — А бывает так: объявления есть, но звучат они глухо или появляется какой-то фон. Случается, что в начале кассеты не назван автор книги. Такие дефекты мы тоже отслеживаем.

— Давно вы работаете на этой операции?

— С осени 1986 года.

— Что изменилось после внедрения компьютерной технологии? Меньше ли стало брака?

— Когда я начала здесь работать, приходилось отбрасывать чуть ли не половину кассет. В последние годы качество записей резко улучшилось. Не стало столько этих свистящих «с», «ч». А всё, что связано с людьми, никуда не делось. Каждый может ошибиться.

— Мне рассказывали, — подала голос Татьяна Алексеевна, — что, когда для тиражи­рования кассет приобрели японский аппарат, такая вера была в эту чудо-технику, что отказались даже от контролеров.

— Было такое, — подтвердила Глафира. — Это в самом начале восьмидесятых. Несколько месяцев гнали тиражи, а потом выяснилось, что шел сплошной брак. Все эти кассеты возвращали, списывали, в общем, вскрылась ошибка, причем весьма дорогостоящая. Стало понятно, что контролеры качества необходимы. Какой бы надежной ни была техника, а брак все равно возможен, и он всплывет. Сбои бывают также при начитывании текста, и мы, контролеры, все это обнаруживаем.

— Но вы прослушиваете не всю дорожку, а лишь отдельные точки, — заметила Татьяна Алексеевна.

— Как вы воспринимаете свою работу? — спросил Селиванов.

— Я люблю ее. В свое время эта моя работа, можно сказать, спасла меня. 

— Это как?

— Вышло так, что еще в школе, в выпускном классе, я стала поклонницей Владимира Высоцкого.

Селиванов сталкивался с множеством поклонниц Высоцкого. Обычно это были девицы и дамочки, склонные ко всевозможным истерическим выходкам. Но теперь перед ним незрячая поклонница, и это было для него ново.

— И как это?!

— В апреле 1978 года мы с мамой случайно купили билеты в театр «На Таганке», — рассказывала Глафира, и Селиванов вдруг заметил, что неподвижные черты ее лица ожили. — Шел спектакль «Жизнь Галилея», и голос Владимира Семеновича меня не просто потряс, а околдовал. С этого вечера я хотела только одного: снова и снова слышать этот голос. У родителей я была единственная, и папа ночью приехал к театру, выстоял многочасовую очередь и купил билеты сразу на два спектакля. И началось… Я добывала билеты на все спектакли, где был занят Володя. В очере­дях познакомилась с другими завсегдатаями…

— Но спектаклей с участием Высоцкого было, по-моему, не так много, — вмешалась Татьяна Алексеевна.

— Ничего! Я ходила на эти спектакли и по три, и по пять раз, и больше. Мы поджидали Владимира Семеновича у служебного входа. Девчонки заговаривали с ним, пытались что-нибудь дарить ему.

— А вы как? — поинтересовался Селиванов.

— Мне, конечно, тоже хотелось заговорить с ним, ну хотя бы чтобы он увидел меня, но я так и не посмела. Среди его поклонников были не только девочки, но и молодые люди. С одним из них весной 1980 года у меня завязался роман, я вышла за него замуж. А в июле, как известно, Владимир Семенович умер. И, как поется, опустела без  него земля. Для меня земля и правда опустела. В театр я больше не ходила. Со знакомыми по этой театральной толчее общалась все реже и реже. А мой муж оказался пустышкой.  Я-то, как ни увлекалась театром, но сразу после школы устроилась на работу и каждое утро приезжала сюда. А муженек нигде не работал, не учился, стоял в очередях, спекулировал билетами. Осенью 1981 года я выгнала его. И началась у меня депрессия: душа ни к чему не лежала, всё валилось из рук. Не знаю, до чего бы я дошла, но осенью 1986 года меня взяли вот на эту операцию. Я тут ожила, не сразу, правда. У меня в руках появились только что записанные книги. Я полюбила читать их. Вообще полюбила чтение, и стараюсь даже быть в курсе, что за книги находятся у нас в производстве.

Открылась дверь. Мужчина в спецовке попытался внести еще один ящик с кассетами.

— Ой, Глаш!... — воскликнул он, увидев посторонних. — Ты еще…

— Поставь вот сюда, к стенке, — распорядилась Глафира. — Я скоро…

 

Глава 3

 «Все же он не поверил, что я сам руковожу издательством, — усмехнулся про себя Сергеев, когда корреспондент и Татьяна Алексеевна ушли. — В каждом вопросе гостя сквозило недоумение: какие трудности вам приходится преодолевать как незрячему руководителю? Судя по голосу, этот Игорь Николаевич — открытый мужик, и надо было бы рассказать ему, что, когда меня назначили директором, я обладал уже руководящим опытом, а главное, знал жизнь и людей нашего коллектива».

Но Сергеев тут же поправил себя: знал все-таки относительно. Одна ситуация, когда ты действуешь в привычном круге людей и обстоятельств своего подразделения, а когда ты оказываешься в автономном, так сказать, кресле директора, обстановка уже другая. В твоем подчинении вроде бы все, а под рукой у тебя никого. И от этого на первых порах было неуютно. А еще надо было бы сказать, что в условиях системы ВОС, где создана соответствующая психологическая атмосфера, слепой руководитель — это привычное явление. А что касается моей информированности, то у меня средства связи, телефоны, компьютер с брайлевской строкой и, конечно, прибор для письма по Брайлю. Но не эти приспособления  моя главная опора.

Зазвонил телефон, и бесстрастный голос определителя номера принялся называть цифры. Звонил Смольянинов.

— Добрый день, Артём Николаевич! — произнес Сергеев, взяв трубку.

— Добрый ли?! — голос Смольянинова прозвучал тревожно. — Надо посовето­ваться, причем безотлагательно, сегодня же.

Владислав Георгиевич ощутил, как в груди у него возникла сосущая пустота.

— Утром я получил правительственные поправки к законам, как теперь выражаются, социальной направленности, — продолжал Смольянинов. — Этих поправок тут сотни страниц. Я не всё конечно посмотрел, но параграф 14  закона о социальной защите…

— И что? Отменили его?

— Ну зачем так плохо! — усмехнулся Смольянинов. — Просто выпуск литературы для слепых и комплектование спецбиблиотек перекладывается с федерального бюджета на бюджеты регионов.

— Как это?!. — не поверил своим ушам Владислав Георгиевич.

— Вот так! С будущего года работа издательства будет полностью зависеть от региональных законов.

— Но это невозможно.

— Теоретически это возможно. Еще до нового года издательство получит заказы на «говорящие» книги, укрупненку и брайлевские издания. Из регионов поступит предоплата, хотя бы частично.

— Но всё будет иначе, — закричал Сергеев. — Заказы мы получим не раньше апреля, да и то далеко не от всех.

— А с предоплатой будет еще хуже, — добавил Смольянинов. — Ведь регионы, судя по нынешним поправкам, хотят сбросить почти всю социалку. Где ж им взять столько денег!

— Это означает, что придется свернуть наши издательские объемы, брать какую-то стороннюю работу, не связанную с информационной реабилитацией незрячих. — Владислав Георгиевич не сдержался, употребив крепкие словечки, которые неистребимо засели в его сознании с той далекой поры, когда он в стае соседской пацанвы развлекался в зеленых царицынских двориках. — А кто и где формулировал эту поправку?

— Полагаю, в министерстве, которое сидит на деньгах. А кто? Опять же, предполагаю, что мадам Веникова Изольда Альбертовна.

— А кто она?

— Заместитель Бердникова.

— Ты с ней общался?

— Это не так просто. Но справки кое-какие навел. Ей 44 года. Замужем. Мать троих детей. Между прочим, как и ты, окончила Институт народного хозяйства имени Плеханова. Здесь же защитила кандидатскую диссертацию. Слушай, я должен идти на заседание. Вернусь через полтора часа. Потом у меня приблизительно двухчасовой перерыв, а после у меня важное совещание. Сегодня никак не могу к тебе приехать, а эту ситуацию надо как можно скорее обсудить. Приезжай. Пока доберешься, я освобожусь. Ты с кем будешь?

— С Усовым.

— Я заказываю пропуска.

Владислав Георгиевич позвонил Усову и водителю, предупредил, что через 15 минут им предстоит поездка в Думу. «За 18 лет  работы в этом кабинете, — подумал он, — у меня не было, кажется, ни одного спокойного месяца, чтобы я решал только текущие вопросы издательства, а всё проблемы и схватки за пределами…»

До Государственной Думы в Георгиевском переулке они добирались больше часа. Сначала короткими рывками продвигались в пробке на выезде с проспекта на Садовое кольцо. Но и на Садовом кольце, и на Тверской движение не ускорилось.

Ехали молча. «Библиотеки для слепых, школы для слепых детей окажутся без новых поступлений нашей продукции, — думал Сергеев в отчаянии. — Неужели это не понимают те, кто готовил поправку? Как ее?!. Эта Веникова».

Усов за спиной у него невозмутимо шелестел страницами: то ли просматривал документы, которые они прихватили с собой, то ли листал какой-нибудь журнальчик. Главный специалист издательства по тифлотехнике может позволить себе разглядывать картинки в гламурных журнальчиках. Не его дело мучиться над вопросом, где брать деньги на зарплату сотрудникам, на оплату миллионных счетов за поставленную в типографию бумагу и оборудование, за монтажные и ремонтные работы.

Сергеев тут же одернул себя. «Кого-кого, а Усова не упрекнешь в безучастности. Разве не Усов выполняет головоломные поручения с выходом на иностранные фирмы, на правительственных или министерских чиновников?! А сколько раз Усов предлагал решение в тупиковых ситуациях! Именно он подсказал когда-то, что неплохо бы подключить регионы к финансированию выпуска литературы для слепых».

В те времена Сергеев общался со своим бывшим шефом от случая к случаю, да и то по телефону. Усов стал приметным партийным функционером районного масштаба.

— Судя по многим признакам, которые я наблюдаю, перестройка не ограничится косметическими переменами, — сказал он однажды. — Предполагается слом старой системы. Не устоит, боюсь, и ваше хозяйство.

Издательство в те времена функционировало за счет ВОС, и в центральном аппарате к инициативе Сергеева поначалу отнеслись даже с некоторым раздражением. Денег хватало. Зачем суетиться, понапрасну дергать государственные учреждения. Но Сергеев настаивал, подготовил аргументированные документы и, в конце концов, вместе с заместителем председателя ВОС Мурашовым попал на прием к министру культуры Латыниной. Она выслушала их, а через несколько месяцев во все управления культуры поступила бумага, в которой рекомендовалось выделять спецбиблиотекам слепых необходимые средства на приобретение «говорящих» книг. В ту пору регионы не бедствовали от безденежья, но даже тогда далеко не везде последовали этой рекомендации.

В начале девяностых годов спецбиблиотекам почти повсеместно прекратили выделять средства на приобретение озвученной литературы. Центральное правление ВОС продолжало финансировать издательство, но доходы Общества сократились в десятки раз. Того, что поступало на расчетный счет издательства, едва хватало на скудную зарплату сотрудникам и на покупку небольшого количества чистых кассет. Издательство продолжало записывать книги, но их тиражи стали совсем крошечными.

В январе 1994 года на одном из первых заседаний Государственной Думы брат главного редактора издательства Новоселова Никита, известный в ту пору политик, предложил записать в федеральный бюджет отдельной строкой «Выпуск литературы для слепых и необходимые инновационные средства».

— Даже в годы войны страна находила возможности выпускать эту литературу, — сказал он. — Неужели мы теперь настолько одичали?..

Депутаты тогдашней Думы поддержали предложение Новоселова и сумму определили значительную.

В следующие годы финансирование выпуска литературы для слепых записывали в  федеральный  бюджет  по инициативе депутата Смольянинова. Суммы финансирования увеличивались. Но каждый раз повторялось одно и то же: деньги на расчетный счет издательства поступали с многомесячной задержкой. Предоставленные суммы приходилось прямо-таки выцарапывать из  рук финансовых чиновников. Полученные средства, пусть даже с потерями, оказывались на расчетном счете издательства, гарантируя его устойчивую работу и процветания.

Сергеев и Усов устроились в больших кожаных креслах напротив кабинета Смольянинова. Мимо них по коридору, судя по поступи, ходили грузные господа. Пахло парфюмом, потом и чем-то еще, возможно, лаком. И было душно.

— А вот и наши! — объявил Усов. Смольянинов и его помощница Надя поздоровались, и уже вчетвером они вошли в кабинет. Впрочем, Надя сразу отделилась, ушла в другую комнату.

— Изменить поправку могут либо здесь у нас, либо в правительстве, — начал Артём Николаевич, пока Сергеев и Усов устраивались за столом. — Я успел переговорить, предварительно конечно, с председателем Профильного комитета Картавцевым.

— И что? — нетерпеливо спросил Сергеев.

— Ничего, — усмехнулся Смольянинов. — Я-то лично, говорит, против этой поправки. Картавцев по должности вроде бы за интересы социально незащищенных, но фракционная дисциплина превыше… Кстати, Картавцев интересуется, в каких регионах и какие суммы выделены библиотекам на приобретение озвученной литературы. Вы можете подготовить такую справку ну хотя бы до конца дня?

— Наверное, — сказал Усов. А Сергеев, не мешкая, достал свой мобильный телефон и набрал номер.

— Татьяна Алексеевна, вы где? — спросил он. — Извинитесь перед корреспон­дентом, но срочно нужна справка, какие библиотеки сколько получили денег в этом году из региональных бюджетов на приобретение «говорящих» книг и вообще нашей продукции. Да, конечно, самые последние данные. И сразу сбросьте справку по факсу Артёму Николаевичу. Жду.

— Во фракции думского большинства много вполне здравых людей, — продолжал Смольянинов. — Но практически все они и почти всегда голосуют, как велит руководство. Картавцев мне прямо сказал, да это и так понятно, что параграф 14 будет принят в формулировке правительства. Если вы хотите, говорит, смягчить ее, то добивайтесь этого в правительстве.

— Чего же добивается правительство этой поправкой? — спросил Сергеев. — Я не понимаю. Неужели цель — уничтожение системы информационной реабилитации незрячих? 

— Верховная власть стремится переложить как можно больше забот на регионы, — усмехнулся Смольянинов. — А то, что рухнет выпуск литературы для слепых, — это такая мелочь. Поправки, я уже говорил, внесены не только в параграф 14, а чуть ли не во все законы социального направления. Сотни поправок. Тут иногда такое несут… Поневоле задаешь себе вопрос, где ты: в высоком законодательном органе великой страны или в психушке? Недавно разговорился  я  с одним деятелем  из фракции большинства, и он выдал ряд откровений, надеюсь, своих собственных.

Это был его земляк Степан Степанович Сычев, ставший в девяностые годы большим предпринимателем. Заговорили они о поддержке инвалидов.

— Тебя снова и снова избирают депутатом, — произносил Сычев. — Ты доктор наук, профессор. Разве кто-то тянул тебя, создавал тебе условия?

— Да, создавали. Еще в тридцатые годы в нашей области открыли школу-интернат для слепых детей. Я попал туда, когда пришло мое время учиться. Мы занимались по стандартной программе средней школы, по стандартным учебникам, напечатанным по Брайлю. И, заметьте, всё это бесплатно. А ведь теперь далеко не каждый ребенок с глубоким нарушением зрения может попасть в школу-интернат. Во многих регионах этих школ нет, а где есть, туда берут детей только своего региона. Наша страна как будто поделена на десятки удельных княжеств.

— Кстати, эта ваша школа!.. — воскликнул Сычев. — Десятки, а то и сотни слепых ребят учились здесь до вас, Артём Николаевич, и сотни после вас. А где они? Я не спрашиваю, многие ли из них стали докторами наук, замечательными музыкантами или массажистами. Но многие ли стали людьми, которые вполне самостоятельно содержат себя и свою семью? А слепота располагает к иждивенчеству. Вот вы постоянно хлопочете о создании для инвалидов равных возможностей со здоровыми. Но ведь каждый раз речь идет о создании специальных условий: специальные школы-интернаты, издание литературы в специальных форматах, выпуск специальной вспомогательной техники и тому подобное. А всё специальное — это дополнительные затраты, причем огромные. Оно бы, может, и ничего. Но чем больше знает человек, тем больше у него вопросов, в том числе не удобных  для властей. А это не нужно ни нынешнему начальству, ни самим инвалидам. Меньше знаешь — лучше спишь.

— А  когда, на  какие  дни намечено принимать эти поправки? — перебил его Сергеев.

— Через десять… Нет, через восемь дней будет первое чтение, — ответил Смольянинов. — Времени у нас осталось мало, а нужно еще отработать формулировку, которая устраивала бы нас и была проходной.

— А чем, собственно, не устраивает их нынешняя формулировка? — поинтересовался Усов. — Вот закон о социальной защите инвалидов. Пожалуйста, параграф четырнадцатый: Право на получение информации. Читаю: «В этих целях принимаются меры по укреплению материально-технической базы редакций, программ, студий, предприятий, уч­реждений и организаций, осуществляющих выпуск аудиозаписей и другой звуковой продукции для инвалидов. Выпуск периодической, научной, учебно-методической, справочно-информационной и художественной литературы для инвалидов, в том числе изданных на магнитофонных кассетах и рельефно-точечным шрифтом Брайля, осуществляется за счет средств федерального бюджета. Органы социальной защиты населения оказывают инвалидам помощь в получении услуг по обеспечению тифлотехническими средствами».

— В статье не обозначен вклад регионов в обеспечение слепых литературой в специальных форматах, — заговорил Смольянинов, — и не определены рамки расходного обязательства Федерации. О сохранении в нынешней редакции, как я понимаю, не может быть и речи. Я вот что предлагаю, ну так, вчерне: «Государство гарантирует инвалидам право на получение необходимой информации. Обеспечение выпуска и приобретение периодической, научной, учебно-методической, справочно-информа­ционной и художественной литературы для инвалидов, в том числе изданных в аудиоформатах и рельефно-точечным шрифтом Брайля для образовательных учреждений и библиотек, является расходным обязательством Российской Федерации». Но и такую формулировку вряд ли удастся протолкнуть. Здесь никак не обозначено участие регионов.

— Можно дополнить, — сказал Усов. — Для муниципальных библиотек и образовательных учреждений расходные обязательства берут на себя органы местного само­управления.  Только,  по-моему,  у  нас  нет муниципальных спецбиблиотек. А вот школы-интернаты для слепых и слабовидящих детей…

— Что-то я, Артём Николаевич, по поводу расходного обязательства… — вмешался Сергеев. — Обеспечение выпуска литературы, приобретение литературы для библиотек  и  образовательных учрежде­­ний  является расходным обязательством… А  информационные средства?!.  Без  них-то как? Это же оборудование для выпуска  литературы  и  для  прослушивания книг.

— Тогда запишем так, — отозвался Смольянинов. — Дмитрий Александрович, запишите: «Обеспечение выпуска литературы, инновационные средства, приобретение литературы для библиотек и образовательных учреждений является расходным обязательством Российской Федерации». Это, пожалуй, всё. Надеюсь, хоть что-то из этого удастся отстоять.

— Надо, чтобы в это немедленно вмешалось руководство ВОС, — произнес Усов. — Валерий Владимирович знает?

— О том, что готовятся изменения в социальных законах, конечно, знает… И он уже вмешивался. Его заверили, что никакого ухудшения для инвалидов по зрению подготовленные изменения не принесут. Но о поправках к четырнадцатому параграфу он, наверное, не знает. Я ему еще не звонил.

— Я позвоню, — сказал Сергеев, а сам подумал, что хлопоты Валерия Владимировича вряд ли дадут результат и что главная надежда на Артёма, на его депутатский мандат, на его авторитет и умение находить компромиссы. За годы безвременья он столько раз отводил от ВОС и от незрячих или, по крайней мере, смягчал разрушительные удары. Кто скажет, устояло бы наше Общество со всем его хозяйством, в том числе издательство, если бы не старания Смольянинова.

Вошла Надя, сухо зашуршала какой-то бумажкой.

— Факс из издательства ВОС, — сообщила она. — Это справка, Артём Николаевич, какие библиотеки получили в нынешнем году средства из бюджетов регионов на приобретение «говорящих» книг. Тут маловато библиотек, да и суммы какие-то…

— Ты бумажку эту поближе держи, — отозвался Смольянинов. — Пригодится скоро.

— А что с обедом, Артём Николаевич? Ведь скоро уже на совещание. А то будете голодным.

— Сейчас. Значит, свои варианты мы обсудили. Буду зондировать, какая формулировка устроит нынешнее большинство. И конечно буду добиваться встречи с Вениковой.