ЭТА ШКОЛА НЕ ДЛЯ ДУРАКОВ
В последнее время около 160 школ и детских садов города Москвы перешли на так называемое инклюзивное образование – это когда дети с некоторыми отклонениями по здоровью учатся не в специализированных школах-интернатах, а в обычных школах вместе со своими сверстниками. Насколько такое образование полноценно, судить сложно, но тревогу в родительской и общественной среде этот вопрос уже вызывает. Об опыте одной из таких школ № 1961 рассказал нам ее директор Александр Николаевич Киося.
- Итак, у меня первый вопрос. Что на ваш взгляд - инклюзивное образование?
- С моей точки зрения инклюзивное образование - это система обучения и воспитания детей, подростков в рамках обычного образовательного учреждения или скажем так, общеобразовательной школы с несколькими целями. Первая цель - это социализация подростка. Постольку поскольку под инклюзивным образованием мы понимаем довольно противоречивый, зачастую, процесс. Я видел это за рубежом, посещая Германию. Возможность обучаться и воспитываться в среде сверстников, которые не имеют различных заболеваний, которые мешают человеку передвигаться, мешают усваивать научный материал - это одна часть инклюзии. Вторая часть инклюзии – это возможность обучаться и воспитываться учащимся, которые не имеют ярко выраженных нарушений здоровья, либо имеют такие нарушения здоровья, которые им не мешают успешно обучаться, воспитываться и принимать результативное, активное участие и в учебной жизни, и в общественной культурной жизни класса, школы, района и так далее. В данном случае, я хочу привести пример Нестора Смышляева, мальчик абсолютно слепой, учится у нас уже три года. И по целому ряду направлений учебно-воспитательных он вышел на уровень города Москвы. Если не сказать больше. В частности, ребенок посещает музыкальную школу, кроме уроков музыки в школе. Является лауреатом премии конкурса Сергея Никитина. Выступает в концертных программах в консерватории, в зале Чайковского. И в то же время учится на четверки – пятерки, по общеобразовательным программам обычного общеобразовательного класса, обладая уникальными индивидуальными способностями. Но это демонстрирует то, что инклюзивное образование и инклюзивное обучение - довольно широкий спектр воздействия на личность ребенка, который нуждается с одной стороны в избирательном подходе при определении конечных результатов обученности. Инклюзия – это сродни, ну, если, можно из армии пример: обычная общевойсковая часть – это инклюзивное обучение. Куда призываются дети с первой группой здоровья, второй, третьей, ну, вот, в частности, мой сын призван с четвертой группой здоровья.
- Что такое группа здоровья? Группа инвалидности или что?
- Это не инвалидность. Это степень возможности выполнять боевые задачи. То есть, группа А и первая группа – нет никаких ограничений, а четвертая группа имеет ограничения. Ну, скажем, сильнейший перелом ноги, перенесенный в детстве, не позволяет ему долго приседать, ходить гусиным шагом, строевым шагом, прыгать на броню, спрыгивать с брони - все, что так любят в мотострелковых частях делать. В то же время, таких детей призывают в армию. И внутри армии есть подразделение, которое называют спецназом. Спецназ – это практически универсальный человек, который по состоянию здоровья, психическому, физическому, может выполнять задачи целого взвода, иногда, роты. Вот такой пример. Но, почему мы не можем назвать всю армию спецназом? Из тысячи человек, из ста человек, может быть, один попадет по отбору в такие подразделения, где повышенные требования к физическому и психологическому состоянию. А все остальные солдаты тоже будут получать некое военное образование, не претендуя на то, что он может неделю просидеть в болоте, в рукопашном бою победить десять человек и так далее, и тому подобное. И здесь так же.
В инклюзивном обучении мы должны четко понимать, что универсальная, как кажется нам система обучения, которую мы создали, в виде общеобразовательной школы, в которой все должны поступить учиться без ограничений и это хорошо. У нас так написано: доступное и качественное образование. Доступное? Конечно. Да. И качественное. И вот здесь у меня чувство протеста нарастает. Что мы, отряд спецназа должны приготовить из всех, кто к нам пришел? Очевидно, что это невозможно. Поэтому, инклюзивное обучение это очень гибкая, я бы сказал, сложная система обучения и воспитания, которая подразумевает, к сожалению, надо признать различный уровень конечной обученности. Потому что, ну, если бы у Нестора Смышляева не было уникальной памяти, не было уникальной усидчивости, он не мог бы усвоить ни иностранные языки, которые он сейчас усвоил практически на уровень свободного общения, ни музыкальной способности, ни математической и так далее. Поэтому для меня инклюзивное обучение – это возможность дать любому ребенку, любому, подчеркиваю, ребенку, в рамках общеобразовательной школы, находящейся рядом с домом, возможность проявить свои способности при обоюдном желании и возможности ребенка, семьи и образовательного учреждения предоставить эту возможность. Но, одновременно я стою на позиции: нельзя априори заранее требовать, что этот ребенок в результате доступности образования усвоил бы качественно тот объем информации, который он обязан усвоить по условиям общеобразовательной школы - это глупость просто-напросто. Это невозможно. И это, забегая вперед, я уже, наверное, отвечаю на вопрос, как я думаю о перспективе их развития образования. Это послужит и служит уже мощным тормозом на пути развития инклюзии. А почему мощным тормозом? Потому что мой уникальный опыт в школе 1961 не востребован. Он не востребован соседними школами, которые под разными предлогами избавляются от подобных детей, либо их переводят в такие формы обучения.
Ну, скажем, надомное обучение, которое лишает этого подростка, мальчика или девочку, расти в среде, в которой ему больше придется потом жить, работать, создавать семью. И вот здесь еще одно противоречие. Мы создали интернаты специальные закрытые, полузакрытые учебные заведения, специальные школы, в которых создаем дополнительное финансирование. Без сомнения нужные условия, без сомнения необходимые полезные приспособления технические, всевозможные особые материалы учебно-методические по уровню, по профилю заболевания. Это, конечно, очень здорово. Это правильно. Это очень помогает индивидуальному Ване или Свете расти в качественной, в приспособленной, для их жизни, среде. Но насколько этот Петя, или Ваня, или Света после окончания этой школы, или этого интерната, смогут адаптироваться в социуме?
Я не занимаюсь специальной статистикой, но на таком, эмпирическом уровне предполагаю, что очень плохо они будут контактировать и огромные проблемы будут испытывать при общении со сверстниками, с социумом, при трудоустройстве, при попытке создать семью. Да просто общаться с нашей государственной машиной, с нашими различными структурами. Взращенный в теплице росток при пересадке в обычную почву погибнет. Поэтому для меня инклюзия – это возможность любому, подчеркиваю, любому подростку, мальчику или девочке, получить возможность получить это качественное образование. В силу своей психофизической готовности здесь и сейчас.
- Хорошо, такой вопрос: когда началось инклюзивное образование в вашей школе конкретно, и с чем это было связано?
- Август 2005-ого года. Я находился у себя в кабинете, готовил школу к очередному учебному году. Мне в кабинет раздался звонок начальника управления образованием Юго-Западного округа. Тогда это был Тихонов Михаил Юрьевич. Спрашивает: «я на месте? К тебе сейчас приедет делегация из Америки, которая сидит у меня в кабинете. Она ищет школу для того, чтобы попробовать внедрить модель инклюзивного обучения». Я говорю: «а что это такое»? «А это когда дети инвалиды обучаются в обычной школе с обычными детьми». Я говорю: « ну это же невозможно». «Для тебя невозможного ничего не может быть».
Я дождался представителей РООИ «Перспектива» Денис Роуз. Она приехала с представителем управления образования, Будыриной Ольгой Александровной, и поставила передо мной задачу: попробовать реализовать идеи инклюзивного обучения, как она тогда называла это. И вот с 2005 года в школе 1961 началась эта работа. И продолжается, несмотря ни на что, до сегодняшнего дня. Почему именно ко мне обратились? Ну, это лучше спросить Тихонова. Он со мной на эту тему не говорил, но, наверное, дошла какая-то информация до него, что я по складу личности, человек, который не оттолкнет больного, не оттолкнет нуждающегося в помощи, а протянет руку ему всегда.
- То есть, у вас такие дети до 2005 были?
- Да, в нашем районе очень много получило квартир семей, имеющих детей-инвалидов, многодетных семей, которые не имеют инвалидности физической, но имеют скрытые формы инвалидности, психофизические. И по сути дела, негласно, соседние, более успешные в учебном плане школы, договорились сделать из моей школы такое учебное заведение, куда бы они переправляли тот контингент, который не может учиться в их общеобразовательных школах. Поэтому моя школа с первого дня получила негласный статус школы коррекции или, грубо говоря, «школы для дураков».
- А сколько выпущено уже детей инвалидов у вас?
- Сколько выпущено? Я не готов сейчас ответить на этот вопрос с документальной точностью, потому что просто мы не вели этот учет, но в данный момент учиться 26 человек с различными формами инвалидности, видимыми и невидимыми, которые могут мешать успешно учиться, а могут не мешать. Ну, например, нет пальцев на руке и нет пальцев на ноге. Есть такая форма недоразвитости руки. Но интеллект сохранен сто процентов. Есть слепой абсолютно мальчик. Есть частично слепой и частично с глухотой. То есть, разные степени инвалидности из этих двадцати шести человек на сегодня. Ну, а с 2005 года, наверное, около 50 человек получили дорогу в жизнь из нашей школы. И сразу же хочу ответить на вопрос: всегда ли этот опыт был успешный? Нет, не всегда. Потому что, не зная абсолютно ничего, что это такое, до поездки в Германию, я выяснил, что в нашем городе Москве нет школы, кроме Ковчега, куда бы я мог приехать и посмотреть, как это делается в обычной школе. Но Ковчег – это учебное заведение уникальное, и никак нельзя опыт Ковчега применять и транслировать в общеобразовательную школу. Это особое учебное заведение, построено специально под эту программу, обладающее изначально и кадрами, и материально-техническим обеспечением, которое позволяет социализировать и обучать детей с различными степенями заболевания.
И насколько мне удалось получить информацию оттуда, принцип сегрегации – разделения по уровню обученности – там доведен до нужных соответствий, не мешающих всем, кто туда пришел и кого туда приняли, получать необходимое им - а необходимость выбирают сам родитель и сам ученик - уровень обученности и воспитанности. Там нет конфликта: если пришел с синдромом Дауна или с синдромом аутизма, обязательно должен получить аттестат зрелости за 9 класс, и никто не пишет жалобу на директора, что вот он такой нехороший, принять принял нас в школу, а аттестат давать не хочет, потому что мой ребенок до сих пор может перекладывать только из одной чашечки в другую красные и белые пуговички. Вот не подвинулся он больше. А ему уже 16 лет, я бы хотел получить аттестат. Кстати говоря, это тоже еще один сдерживающий фактор, потому что право применения обучения и воспитания таких форм заболевания мне, по крайней мере, неизвестно, что директор защищен от претензий подобного рода родительской общественности. А поверьте, что такие родители есть. Их немного, но они есть. Может быть, есть еще руководители и школы, которые хотели бы пойти за мной, но их это сдерживает, потому что все боятся пострадать за невыполнение закона об образовании, где четко прописано, что все, кто пришел в общеобразовательную школу, должны учиться на качественном уровне. С моей стороны – это глупость.
- Понятно. А как проходит социализация в вашей школе? Можно поподробнее?
- Социализация в нашей школе проходит так, как в Афганистане проходит прививка афганцев от биологических и климатических условий, в которых они выросли. Они не прививаются. Вот наши солдаты и офицеры страдали от различных заболеваний и от воды, попьешь – дизентерия, желтуха. А они – нет. То есть, естественным путем, находясь в классе, находясь в коридоре школы, посещая столовую школы, посещая уроки музыки, посещая уроки физкультуры - если твое состояние здоровья позволяет - двигаясь по коридорам школы – человек социализируется. Он вольно, невольно вступает в какие-то контакты со сверстниками – игровые, конфликтные, учится лавировать между этими партами, посещать туалет обычный, а не приспособленный – у нас только один приспособленный туалет на четвертом этаже, за счет спонсорских средств. Вот таким образом, то есть, к нему в нашей школе относятся без пиетета: обычный Петя, обычный Леша, обычная Даша. Так изначально я поставил вопрос, и специалисты РООИ «Перспектива», сказали: «Александр Николаевич, вы в правильном идете направлении».
Кстати, хочу сказать, за эти 12 лет, уже тринадцатый год идет, ни одного случая получения травм ребенком на инвалидности не было. Это удивительно. Вот так проходит социализация: помещаем в естественную среду подростков, я считаю, и хорошее усваивается, и плохое усваивается. Но хочу сказать, что попытка броситься в воду и кто выплывет – будет жить, а кто не выплывет – утонет, все-таки это не человеческая, не правильная политика. Склад моего характера, очевидно, позволил мне взять на себя такую смелость. Почему – потому что при достижении 14-15 лет, ребенок, учась в 3-4 классе, вступил в период полового созревания. Зачастую это приводит к таким ситуациям, что ребенку оставаться в школе просто больше невозможно. И такие факты у нас имели место быть. Я собирал эти поведенческие отклонения, уже нетерпимые для школы, вызывал родителей и говорил – хотите жалуйтесь, хотите не жалуйтесь – вот такие факты приводят к тому, что, извините, никак невозможно ему больше присутствовать в школе. Родители, слава Богу, понимали и забирали своих детей. Но это при достижении половой зрелости, и все ученые мужи, которые занимаются этой проблемой, честно, конечно, предупреждают. Родители, кстати говоря, это знают, что может пойти как и в позитивную сторону после полового созревания, так и, извините, в негативную сторону. Но прежде всего это имеется в виду дети с синдромом Дауна и аутисты. Я еще раз хочу сказать, что не нужно идти вслед за мной, когда школа действительно учит всех. Считаю, что если бы я не был директором школы, другой здравый человек избрал бы, даже если очень любит людей и хочет им помогать, скажем, обучать только слабовидящих, только слабослышащих, только с синдромом дауна, только с синдромом аутиста, только с опорными нарушениями. Здесь, во-первых, легче это делать значительно, не нужно так сложно готовить кадры для этого.
Еще одна составная часть моей работы: инклюзия – это взращивание своих кадров. Потому что нигде не готовят учителя русского языка и дефектолога, учителя русского языка, который мог бы с глухим или слепым ребенком. Это мы здесь готовим сами. Своими доморощенными средствами.
- Сейчас как положительные, так и отрицательные есть отношения к инклюзии, например, в Англии - там провалился этот опыт.
- Я уже частично назвал отрицательные стороны. И еще раз позволю остановиться на том, что мне не нравится в моей работе. В моей работе мне самому не нравится то, что в рамках общеобразовательной школы, как бы я не хотел, в обычной общеобразовательной школе, на обычном бюджетном финансировании не удастся создать условий, которые бы полностью обеспечивали потребности мальчика, девочки с физическими и психофизическими отклонениями в необходимом уровне материального обеспечения учебного процесса. Это первое, что мне не нравится. Ну, может быть, у меня такая обстановка, что из этого количества больных ребят практически, только одна семья находится на таком уровне материального обеспечения, что она может помочь школе, скажем, туалетную бумагу закупить. Просто папа предприниматель загрузил ГАЗель своей фирмы туалетной бумагой и привез. Вот до сих пор пользуемся. Но, это еще до того, как дали возможность самому мне распоряжаться этими субсидиями. Это в апреле прошлого года я хоть получил какой-то доступ к финансам. До апреля прошлого года я как вроде просителя ходил в управление выпрашивать ну, буквально, на все. Это первое.
Второе. Без сомнения, неотлаженность правового регулирования, нормативного регулирования, всех сторон обучения больного ребенка. Несмотря на то, что и закон принят в городе Москве, и очень много обсуждений в печати, очень много круглых столов, в которых я участвовал неоднократно и в Госдуме и в комитете общественных связей города Москвы. Нет того, чтобы если ты пошел в спецназ, то должен всегда уметь каждый месяц выполнять определенные стандартные упражнения. Если ты этого не умеешь, тебя переводят в обычную часть. Вот так же должно быть и здесь. Если инклюзивное обучение не дает положительного результата, то судить об этом должен учитель, орган, который в школе создан, это, скажем, психолого-педагогический консилиум на уровне округа или района. Родитель, зачастую, в 99-ти случаях не является специалистом в этой области и, поместив ребенка в общеобразовательное учреждение, начинает относиться потребительски к школе. Вы обязаны и все. Это препятствует дальнейшему распространению инклюзивного обучения постольку, поскольку школа изначально виновата становится, приняв такого ребенка в школу, она обязана выдать на гора полноценного, извините, Буратино из вот этой заготовки. Буратино 120 слов в минуту читать должен, ну, и так далее, по стандартам. Несмотря на то, что они законодательной базы не имеют. И проверяющие инстанции пишут, например: 5 «А» класс, у меня не в полной степени русский язык усвоили. А как ему усвоить, если треть класса по психофизическим показателям относится к инвалидам, которые в силу психофизического состояния не воспринимают научную информацию и еще меньше могут ее выдать.
Необходим особый регламент, особый порядок прохождения аттестации, аккредитации учебного заведения, да и учителя, который работает с этими детьми, никогда у этого учителя не будет победителя Олимпиады, никогда у этого учителя не будет золотой медали в этом классе и с этими детьми. Потому что они не способны усвоить материал до такой степени. И выдать этот материал соответственным образом. Никогда не будет 98 и 100% ЕГЭ у такого класса, у такого учителя. Это минус школе, директору и учителю. Зачем это мне надо? Поэтому это второй минус, который бы я назвал. Ну, и третий минус на примере нашей школы – это то, что школа, которая идет по этому без сомнения нужному, без сомнения благородному пути в окружающем социуме выглядит ущербно. Как говорят некоторые мои коллеги, которые не имеют Бога в душе и света в душе – школа для дураков. Или более мягко – это коррекционная школа. Я всегда говорю – ну, а вывеска-то «Общеобразовательная». Понимаете. Потому что они знают, что они выдавили Петю, Васю за девиантные выходки, за то, что он 120 букв не может произнести за минуту, и они сюда идут, в 1961, и я их беру. А куда им идти? Спецколоний у нас нет, как во времена Макаренко.
- У меня с вопросами все, если что-то хотите добавить, что Вы считаете нужным по теме…
- Добавить я хочу только одно. Так как у нас по сути законодательно сейчас это все происходит, внедрение инклюзии, начинается процесс имитации инклюзии. Вот это – самое печальное, что я вижу. Самое мерзкое, что за эту имитацию люди получают государственные награды. Хотя вся округа знает, что никакой инклюзии, никакого реального обучения в школе нет. А есть имитация, под видом – набрали 5-6 инвалидов, посадили их на домашнее обучение, раз в месяц к ним приходит учительница, делает вид, что чему-то учит, ставит дутые оценки, и вручает такому ребенку, который сидит дома, а числится в школе, дутый аттестат. Вот это самое мерзкое, что сейчас происходит. Потому что не выполнять закон школы не могут, а выполнять его они не могут, потому что нет подготовленных кадров. Еще только предстоит институтом подготовить учителя, как я уже говорил: предметник-дефектолог, предметник-психолог, предметник-логопед. Вот что такое инклюзия – это реальное овладение учителем-предметником смежной специальности. Реальное, а не имитирующее реальность.
Это реальное разноуровневое обучение. Реальное, а не имитирующее реальность на открытом уроке, когда собралась со всей округи публика. И вот он показывает разно уровневое якобы обучение в одном классе. Имитация это все. Уходит проверка и фронтальный метод пошел. А это значит, стоит рядом с учителем на столе, вот такой тубус, горизонтальный или вертикальный. И там отсек: красный – задание группы «А», синий – «Б» и «Ц» где, извините: ручка и ручка, сколько ручек? Две ручки. Вот это называется разно уровневое обучение. И индивидуализированное обучение связано с разно уровневым. Только реально разно уровневое обучение. Что Петя Иванов не в состоянии никогда в жизни усвоить квадратное уравнение, логарифмы изучить – не усвоит он это. А усвоит 4 арифметических действия. И нужно признать, что это хорошо для Пети Иванова и вручить ему соответствующий документ. Мне говорят – это коррупционная составляющая, начнутся махинации, продажи, покупки. Но, на то инспектирующие органы над нами в таком количестве - пусть проверяют, пусть смотрят. А если в течение нескольких лет я веду лист личностного развития, при чем тут коррупционная составляющая? Она будет только в одном случае, если меня заставят вручать аттестат этому Пете Иванову или Наташе, которая 4 года у меня училась в девятом классе и меня заставили ей вручить аттестат. Несмотря на то, что Наташа за все 4 года в школе ни разу не появлялась. Так я домой ей еще носил аттестат с извинениями. При таких условиях глупо говорить не только об инклюзии, а вообще о развитии образования у нас в нашей стране.
Затем директор пригласил в свой кабинет четвероклассника Нестора Смышляева в сопровождении его мамы Аниты Махмудовной.
- Мне директор сказал, ты человек очень разносторонний, занимаешься музыкой.
- Я хочу стать музыкантом. Пианистом.
- А какой у тебя любимый композитор?
- Смотря какой. Если джазовый, то Лени Тристано.
- А сам ты что играешь?
- Ну, джаз. Классику приходится.
- Ну как тебе в школе, скажи.
- Нормально.
Следующие вопросы адресованы маме Нестора, Аните.
- Скажите пожалуйста, почему Вы выбрали эту школу?
- Потому что нас взяли. Это другая школа. Просто мы туда ходили сестру устраивать в первый класс, и там его поразило спокойствие и тишина, и то, что все ходят там строго, по стеночкам. У нас же более свободная дисциплина, скажем так.
- Ну, а какие проблемы у Вас как у мамы? То есть, Вам надо присутствовать постоянно здесь?
- Ну, в принципе, я могу и не присутствовать. Но кто читать будет с учебника задачи? Кто будет водить по коридорам? Предупреждать, чтобы никто не толкал, не пинал. Хотя, здесь уже многие знают и обходят.
- Сын хочет стать пианистом, а Вы, как будущее его видите?
- Нормально. Вырастет, закончит сперва джазовую школу имени Гершвина. Он в двух музыкальных школах учится, в академии хорового искусства. Он постоянно во всех конкурсах участвует. Из самых таких ярких, это «Рояль в джазе», «Юность выбирает джаз», «Джаз Парнас» в Питере. Конечно, был бы постарше, участвовал гораздо бы больше, но он очень сильно устает.
- А все-таки почему Вы выбрали именно эту школу? Есть же специализированные.
- Потому что у нас дом рядом. Я считаю, что нельзя воровать у ребенка время на поездки куда-то, если можно рядом получить качественное образование.
Вот и получается, что мальчик полноценно учится благодаря неотступному присутствию мамы. А какая уж тут социализация. Правда, в конце интервью директор признался, что по учебным достижениям среди незрячих у него самые лучшие показатели – после школы ребята поступают в колледжи, продолжают образование.