ПАМЯТЬ СЕРДЦА

ЗАГАДОЧНАЯ ЖЕНЩИНА

Когда главный редактор нашего журнала Владимир Дмитриевич Бухтияров предложил мне написать о Галине Алексеевне Угорской, я сразу сказала «нет», поскольку у меня не было фактов, чтобы раскрыть её  как общественного деятеля и журналиста. А потом подумала: почему бы не попробовать? Ведь у меня есть примеры несколько иного уровня  —   живые штрихи к  портрету этой удивительной женщины,  которую  современники  часто называли загадочной.

Для тех, кто  не знает, объясняю: Галина Алексеевна Угорская большую часть своей трудовой  жизни проработала  в  редакции. Она пришла в  журнал в 1951 году, тогда он  назывался «Жизнь слепых». Была старшим редактором, затем редактором отдела, потом заместителем главного редактора по Брайлю.  Биография, в общем-то, простая. Родилась 23 марта 1923 г. в Москве. Потеряла зрение в детстве из-за несчастного случая: соседский мальчик ударил её палкой по голове. Училась в Московской школе для слепых детей. В 1942 г. поступила на юридический факультет МГУ, после окончания которого работала в московской адвокатуре.  Однако  её специальностью  стала не юриспруденция, а журналистика.  Она член Союза журналистов СССР, заслуженный работник культуры РСФСР, Почётный член  ВОС, избиралась в состав президиума Центрального правления. Награждена орденом «Знак Почёта».

Я  работала вместе с Угорской почти тридцать лет. Мы даже некоторое время сидели в одной комнате. У нас были хорошие отношения. Но постоянно чувствовалась дистанция. Думаю, её  что-то во мне настораживало. А меня всегда напрягали  люди замкнутые. Поэтому мои нынешние заметки  имеют локальный характер и не могут претендовать на что-то большее.

Ответственность и исполнительность —

на «отлично»

Что же  я о ней помню?  Прежде всего, то, что она была прекрасным брайлистом и обладала великолепной памятью. Рельефно-точечным шрифтом владела в совершенстве. Читала не просто быстро, а стремительно! В скорости превосходила многих, угнаться за ней было невозможно, даже знатоки снимали перед ней шапку. Очень много читала. С  книгой не расставалась. Так уж повелось, что  в редакции все брайлевские письма и для прочтения, и для ответа, а также для перевода передавали ей. Их было очень много. Тираж в отдельные годы доходил до  ста тысяч.  Относились к ним очень внимательно. Каждое письмо регистрировали в специальном журнале, где проставляли даты поступления и отправки. Оригиналы ответов хранили в архиве. Жалобы  обязательно направляли по инстанциям для  принятия мер.  Контроль за работой с корреспонденцией был строгий.  Сотрудники аппарата ЦП ВОС  регулярно проводили проверки, все нарушения фиксировались, указывались сроки  устранения недостатков. Угорская чётко следила за порядком в этой сфере.

Свой рабочий день она и её секретарь Г. Чачина обычно  начинали с разбора свежей брайлевской почты. Галина  Фёдоровна печатала  на  машинке то, что диктовала Галина Алексеевна.  Часам к трём работу заканчивали. Потом секретарь разносила по отделам уже переведённые с Брайля статьи. И тоже под расписку. Чтобы ускорить процесс, Угорская придумала типовой ответ  авторам, чья  информация не предполагала долгого разговора, но могла быть использована  в отдельных рубриках:  «Ваше письмо мы получили. Спасибо за внимание к журналу. Ваш материал или несколько слов из него постараемся опубликовать в одном из номеров». Чётко, без  претензий, но с надеждой.   Я  тоже  иногда обращалась к этому ноу-хау, особенно если больше нечего было сказать    или  время поджимало.

Что касается великолепной памяти, то Угорская до последнего дня была своеобразным «энциклопедическим словарём» редакции. Всё, что касалось жизни Общества слепых, она знала досконально и  могла подробно рассказать о любом периоде. Притом никогда никому в этом не отказывала.    К ней сотрудники обращались постоянно, когда надо было вспомнить какие-либо факты из истории  ВОС, биографические данные того или иного автора, время публикации   статей. «Галина Алексеевна, а вы не помните, а вы не подскажите, а  вы не назовёте?» — в течение дня таких просьб было множество.  Даже главный редактор Евгений Дмитриевич Агеев нередко обращался к ней, хотя сам прекрасно знал восовскую жизнь. И когда она ушла с работы, мы продолжали ей звонить домой. 

Галина Алексеевна не была генератором идей, но исполнителем прекрасным. Без её участия трудно представить какую-либо инициативу журнала. Так, она вложила много сил  в  выпуск первого плоскопечатного варианта журнала, идентичного брайлевскому. Когда мы на День Победы собирали в Москве всех Героев Советского Союза из числа незрячих, она с энтузиазмом подключилась к  работе, звонила в правления, держала связь с учреждениями, которые были задействованы в этом мероприятии.

Особое место в её жизни занимали  традиционные редакционные учебные семинары для общественных корреспондентов. Не знаю, кто был их инициатором. Но идея действительно гениальная. Благодаря им вокруг журнала объединились  активные талантливые люди, которые  были с нами  много-много лет. На семинарах рабкоров Угорская  вместе со своей помощницей  Людмилой Петровной Юровской занималась всеми организационными делами.  А это непросто. Принять, расселить слушателей, составить расписание занятий,  созвониться с преподавателями —  в общем, запустить  и отладить механизм так, чтоб ничего не сорвалось.   Семинары в течение многих лет проходили в Быково на базе Института повышения квалификации ВОС. Они с Юровской там и жили в течение двух недель. Их комнату называли штабом.  Там встречали и провожали лекторов. Туда заходили слушатели,  рассказывали о своей жизни. Читали стихи, делились планами на будущее. 

И далее он продолжает: «Я бывал  и в гостях у Галины Алексеевны. Она с семьёй жила близ ВДНХ  в просторной трёхкомнатной квартире. Меня впечатлила её библиотека. Здесь была русская и советская классика, зарубежная литература и редкие в те годы детективы. Это сейчас книги безжалостно сжигают, выбрасывают на помойку, а тогда они были большой ценностью. Помню,  мы зачитывались произведениями Анатолия Кузнецова. Его повесть «Продолжение легенды» добывали из-под полы, по блату, по десятикратной стоимости. А знаменитый «Нерв» Владимира Высоцкого на чёрном рынке равнялся месячной зарплате инженера! И ведь брали! Угорская покупала книги для сына Володи — большого любителя чтения».

Душа

В нашем журнале она вела рубрики  «От края до края», «В президиуме ЦП ВОС»,  «О друзьях-товарищах» и «Полезные советы». Вот по поводу последней однажды произошла неприятная  история.  В этой рубрике Угорская давала  рекомендации по кулинарии, вязанию и прочим бытовым вопросам. В основном, брала  их  из  открытой периодической печати. Но подписывала своей фамилией. Это было, конечно, неправильно. Однако Угорская была  старожилом, к тому же  с юридическим образованием,  и уровень почтения к ней зашкаливал. Однажды в редакции появился новый        ответственный секретарь Зуев. На ответсеков нам не везло.  Текучка была постоянная.  И каждый действовал по пословице — «новая метла по-новому метёт». Зуев — тоже. Заметив, что Угорская  на соблюдает авторское право, он, вместо того, чтобы устно сделать ей замечание, решил проучить её на полную катушку. Однажды принёс сборник советов. И сказал, чтоб она подготовила подборку. Она  выполнила его приказ и, как обычно, поставила под материалом свою подпись. А через несколько дней в редакцию пришла анонимка, кстати, написанная по Брайлю. В ней говорилось о том,   что Угорская занимается плагиатом, и ссылка на тот самый сборник Зуева с указанием страниц. Аноним  требовал исключить её из членов Союза журналистов и  из членов партии. Не реагировать на такое нарушение было нельзя, потому что плагиат для журналиста считался серьёзным нарушением профессиональных норм.   Зуев взял инициативу в свои руки при подготовке партийного собрания. Помню,  я ходила  к председателю ЦП ВОС Б. Зимину с просьбой  предотвратить это разбирательство, поскольку  Зуев явно подставил незрячую женщину, имея злой умысел. Думаю, что не без вмешательства Бориса Владимировича  формулировки  постановления собрания были смягчены. Угорской  объявили только выговор без занесения куда-либо.

Мне запомнилась реакция Галины Алексеевны на происшедшее.  Допускаю, что у них с Агеевым был серьёзный разговор. С Зиминым — тоже. Но на собрании она   не каялась, не просила прощения.  Крепко сомкнула губы и всё. Заслушав решение и результат голосования,  шумно встала и ушла. То есть, побывав «на костре»,   она не сгорела. Больше на эту тему никогда и ни с кем из сотрудников не разговаривала. Но фамилию из рубрики убрала незамедлительно. Кстати, Зуев после этого случая недолго продержался на своей должности. Его уволили  за какие-то денежные  махинации.  А Угорская своим упорным молчанием заставила коллектив быстро забыть эту историю и не относиться к ней как к её позору. Все послушно вычеркнули  из памяти  тот  случай. Новое поколение сотрудников  об этом даже  не знало. У меня нет права здесь что-то комментировать. Просто рассказываю то, что было.

Галина Алексеевна   —  закрытый человек.   В редакции её побаивались, потому что она  молчала, когда все спорили или выясняли отношения,  не спешила высказывать своё мнение. Никто не мог предположить, какой будет её реакция  на то или иное происшествие.   Однако  бушевавшие внутри  бури иногда выплёскивались наружу. Она прилюдно могла сорваться, накричать, хлопнуть дверью. Могла приблизить к себе человека, которому доверяла, но могла и неожиданно оттолкнуть его  от себя. Так случилось с её  племянницей по мужу Ритой, которая очень помогала Угорской в жизни,  а потом неожиданно оказалась отвергнутой. Но в  нашей редакции  у неё  были постоянные доверенные лица — это  Людмила Петровна Юровская и Татьяна Ивановна Федотова.

Первое чувство, которое вызвала у меня Угорская при знакомстве, — это сострадание. Хотя она  не производила впечатления слабого человека. Крепкое телосложение. Решительный голос. Меня поразили её большие, на пол-лица,  распахнутые глаза, которые, увы, были незрячи. Она не прикрывала их ни веками, ни очками, они неестественно красноречиво молчали. Мне сразу захотелось ей помочь. Но я не знала чем. Однажды она сказала, что плохо переносит машину, имея в виду редакционный автомобиль, который обслуживал незрячих сотрудников. Поскольку мы жили по соседству,  я предложила ей вместе ездить на работу на общественном транспорте, а потом также вместе возвращаться домой. Иногда утром мне надо было отвести дочь в детский сад. За  одну руку меня держала Угорская, за другую — дочь. Мы вместе шли до детского сада. Потом она ждала меня у калитки. Я отводила дочь в группу, и мы продолжали путь. Также предложила ей вместе ездить в командировки. Понимала, что ей нужны новые впечатления и от поездок, и от встреч с людьми. Мы побывали во многих городах. Очень трудно быть сопровождающей и одновременно собирать материал для статей.  Но я всегда выбирала милосердие, нисколько не жалея об этом. Однажды  знакомая женщина, видя наши ежедневные передвижения, спросила меня: «А сколько она тебе платит?» Это был для меня как ушат холодной воды на голову. Я впервые задумалась о том, что  во всём надо знать меру, в том числе и в благородных порывах. Однако этот  мудрый урок для меня трудно усвояем, и, к сожалению, в каждом конкретном случае требуется новый ушат воды.  Галина Алексеевна внешне тогда никак не отреагировала на мою сдержанность, хотя… Наверное, я просто ничего не хотела замечать.

Угорская была председателем первичной организации ВОС в Центральном правлении.  Помню, что Нонна Илларионовна Куличёва, которая занималась в аппарате ЦП культурно-воспитательной работой, попутно решала  социальные и бытовые вопросы членов ВОС, приезжающих из регионов. Кому-то надо устроить ребёнка в детский сад, кому-то — встать на очередь на квартиру. Письмо-ходатайство из Москвы за подписью чиновника высокого ранга делало своё доброе дело.  Нонна подписывала заявления обратившихся, потом отправляла их  к Угорской  за печатью, а та  ставила её, не вдаваясь в подробности.  Я однажды спросила, почему она  не вникает в суть просьбы.  Галина Алексеевна ответила, что безгранично доверяет Нонне, раз она  просит, значит,   надо. Вот так же безгранично доверял Г. Угорской  наш главный редактор  Е. Агеев. Очень  дорожил её мнением. Прислушивался к нему, и часто оно было определяющим при принятии решений. Это было какое-то  удивительное братство, но, точно, не корпоративное, а имеющее какие-то  очень глубинные причины. К сожалению, мне неведомые.

Галина Алексеевна была замужем. Её муж, Илья Григорьевич Зайцев, военный лётчик, который потерял зрение на фронтах Великой Отечественной. Он был  человеком правильным, но с раненой душой. Видимо, так и не смирился со слепотой. А уж лётчик без неба — это катастрофа. Думаю, что они познакомились с ним в госпитале, куда она студенткой ходила спасать военноослепших. Так всю жизнь и спасала. Был ли счастливым их брак, не знаю. Илья Григорьевич очень болел, особенно в последние дни жизни.   Непросто ей жилось с ним, наверное.  Но она мужественно несла свой крест.  И как это часто бывает, судьба в награду за страдание зажигает  огонёк радости в душе страдальца. Думаю, что любовь прекрасную, как песня, она всё-таки встретила.  К нам в журнал нередко заходил председатель одного из правлений. Умнейший человек, участник создания системы рационального качественного трудоустройства незрячих, он  каждый свой приезд в Москву начинал с посещения редакции. Садился напротив Угорской  и  влюблёнными глазами смотрел на неё. Называл нежно Галочка, трогательно и заботливо расспрашивал о житье-бытье, о настроении.   Я сказала однажды Галине Алексеевне: «Он же в вас влюблён». Она засмущалась, но отрицать не стала. Потом я догадалась, что симпатия у них взаимная. Но она никогда не позволяла себе ничего лишнего, высоко чтила мораль. Их любовь была романтической, но тоже глубоко спрятанной.

 А вот когда она полностью раскрывалась, так это в ожидании  встречи со своей школьной подругой из Ташкента Валентиной, которая  работала там учительницей. Они дружили всю жизнь. Регулярно приезжали друг к другу в гости. Угорская открыто  радовалась её приезду, заранее готовилась, вся редакция знала об этой дружбе. Галина Алексеевна угощала нас узбекскими арбузами и дынями, которые всегда привозила подруга.  А    сама   вопреки своим страхам, едва дождавшись отпуска,  одна, без сопровождающих, отправлялась к ней. Длинный путь  в компании  незнакомых людей не пугал, она жила предвкушением встречи. Я не помню, кто из них первый ушёл в мир иной. Но думаю, что их души встретились.

И всё-таки самая сильная

Семья у неё была такая:  муж, сестра, сын. Сестра Лариса, элегантная, стильная, красивая женщина,  своей семьи не имела, постоянно жила с Галиной. Была профессиональной певицей, работала в хоровой капелле. Одновременно пела в церковном хоре. Мы иногда просили её поставить свечку за здоровье наших близких,  она всё это с праведностью выполняла. Лариса, в отличие от сестры,  необычайно общительная. Она знала все новости дома и всегда с удовольствием пересказывала их, добавляя собственные комментарии. Сын Владимир был тонко чувствующим  человеком, ему бы девчонкой родиться.    В подростковом возрасте он часто приходил в редакцию, ждал, когда мама закончит работу,  и провожал домой. Из армии вернулся  надломленным. Не мог найти себя.  Стал выпивать,  вскоре умер. Галина Алексеевна была самым сильным человеком в своей семье. Она держала её  и морально, и материально.

Ещё помню, что  очень гордилась своей фамилией. Утверждала, что её предки жили на берегах Днепра. Этимологию слова связывала с уграми —  древними  скифскими племенами. Говорила, то ли дед,  то ли прадед был священником. Выйдя замуж,  она её не меняла. Сестра тоже была Угорская, а вот сын по отцу Зайцев.

 Галина Алексеевна  уволилась из редакции неожиданно. Это было в трудные 90-е годы. Средств на издание не хватало.  Начались увольнения. Её должность заместителя главного редактора по Брайлю попала под сокращение. Угорской предложили перейти в рядовые сотрудники. Но она не согласилась. Может быть, действительно ей было трудно решиться на такой шаг.  Регалии не позволяли опускаться ниже. В общем, гордыня оказалась сильнее. Хотя не думаю, что ей стало  от этого легче. Жизнь в четырёх стенах —   не лучший вариант для пожилого незрячего  человека. Она очень изменилась. Потускнела и в марте 2001 года умерла.  К этому времени  она уже осталась  совсем одна.  Ушли муж, сестра, сын. Похоронили её тихо, скромно, без шумных  поминок.  Мы, бывшие коллеги, не так часто вспоминаем её.

Сейчас весна. Тает снег.  Пробивается сквозь облака солнце. Март — знаковый для Угорской месяц. В марте она родилась и в марте умерла. А в этом году четырнадцать лет со дня её смерти. Тоже число непростое.  Неслучайно  в  первой главе Евангелия  от Матфея, где говорится о родословной Христа,  им измеряется количество родов от Авраама до рождества Христова: «…всех родов от Авраама до Давида —  четырнадцать, от Давида до переселения в Вавилон  — четырнадцать  и от переселения в Вавилон  до рождества Христова — тоже  четырнадцать». Я поняла, что  14 — это период, по завершении которого наступает переход на другой уровень.  А в нынешнем марте для Угорской многое сошлось — рождение, смерть и вот этот символический цикл. Может, Галина Алексеевна хочет нас о чём-то попросить? Так давайте всем восовским миром помолимся  за упокой её души, попросим Господа простить все её согрешения, вольные и невольные, и даровать ей Царствие небесное.

Валентина Кириллова