Наука и практика

Любовь к металлу

Ты жив, и это — уже много

…Спустя месяц Михаил Марголин повторял эти слова: «Жить буду…»

Да, жить он будет, но как? Теперь об этом надо было думать. Из Грузии с помощью друзей он перебрался в Москву. Пенсию за ранение и по демобилизации ему определили хорошую, но что дальше делать слепому человеку, кем он может работать?

Начались хождения по московским врачам, больницам, бесконечные консультации у самых разных светил. Получил нужное направление даже в самую знаменитую глазную больницу страны — Алексеевскую (ныне — институт имени Гельмгольца). Но каждый раз приговор был беспощадным: надежды на возврат зрения нет.

Пришлось пойти в инвалидный распределитель (улица Трифоновская, 18). Огромный полуподвальный зал, в котором стояло 120 солдатских коек. И столько же человек: кто без ног, кто без рук, кто слепой, кто действительно инвалид войны, а кто и просто нищий, наркоман или вор. Все эти люди были собраны здесь, и собес мучился с ними, сортируя и распределяя по больницам, инвалидным домам.

Две недели провёл Михаил в этом распределителе, а затем всех переселили  в добротный двухэтажный дом на 4-й Мещанской улице, с чистыми постелями, нормальным питанием и толковым медицинским обслуживанием.

Но в один прекрасный день пришла строгая комиссия, и стали выяснять, кто где родился. Пришлось признаться, что, хоть и родился  он в Киеве, но там не жил и, конечно, не имел там ни кола, ни двора. Но в это время проходила кампания (сколько их потом ещё будет!) по «разгрузке» Москвы, и пришлось отправиться по месту рождения.

Он переехал в родной Киев. Добрался до Никольской, где жили знакомые. Они-то и приютили. Снова начались посещения госпиталей, поликлиник, частных врачей. Все удивлялись, что с такой раной человек остался жив. Но реально помочь ничем не могли.  Нужна сложная операция, говорили они Михаилу,  с трепанацией черепа. У нас такую никто не сделает, надо ехать в Германию.

В Германию… Легко сказать! Кто его туда пошлёт, и на какие средства? Пенсия-то у него хорошая, но — маленькая. Едва-едва на жизнь хватает. После ранения питаться надо хорошо, а родители тоже помочь не в состоянии, вот и думай, солдат.

С трудом, но работу он себе подыскал. Помогли власти  — как инвалиду и бывшему чоновцу. Он стал штамповщиком в производственной артели инвалидного городка, находившегося тогда в помещении Киево-Печерской Лавры. Даже дали отдельную комнату в здании монастырского корпуса.

Работа была не трудная, но монотонная. Берёшь заготовку, вставляешь в приёмное гнездо специального пресса и нажимаешь на педаль. С другой стороны вылетает тёплая готовая деталь.

Дни в Лавре текли спокойно, нервы постепенно успокаивались. Но постоянно терзало чувство, что настоящая жизнь проходит мимо, а ты словно стоишь на обочине.

Вскоре артель закрыли. Опять поиски работы. Хорошо, что по совету знакомых он оформил членство в Обществе слепых. Много тогда создавалось всяческих обществ, но эта оказалась довольно солидной организацией, там были свои производственные предприятия, существовала собственная система обучения и адаптации инвалидов по зрению.

Михаилу предложили окончить специальные курсы массажистов. Бесплатно. Всего месяц обучения —  и ты  очень нужный специалист, работа денежная. Ладно, пришлось ехать на эти самые курсы в Харьков.

Массажистом он проработал недолго. Понял: не его это дело. Хотелось чего-то иного, но чего —  он и сам не мог ещё сформулировать.

Помог случай. Михаил уже твёрдо решил расстаться со своей новой профессией, когда на одном из последних сеансов ему пришлось встретиться с работником райкома комсомола. Когда тот остывал после массажа, Марголин вдруг стал рассказывать о себе: как воевал, как потерял зрение. И услышал неожиданное предложение:

— Если знаешь военное дело, сможешь ли организовать у нас при райкоме военный кабинет? Перед армейской службой ребятам хорошо бы заранее изучить уставы, боевое оружие, тактику. Приходи завтра, побеседуем.

Он понял, что становится нужен людям. Это очень важное ощущение: понимать, что ты  нужен.

В 1926 году Михаил вернулся в Москву, куда уже переселилась его семья. Но по новой специальности  для него работы в столице не нашлось.

С трудом с помощью райкома удалось устроиться в наборный цех 1-й Образцовой типографии. Потом его послали на специальные курсы по повышению квалификации. Именно там у Михаила произошла встреча с человеком, который окончательно вернул ему веру в себя.

Его звали Саша Николаев и работал он картографом в военном учреждении. Лишь спустя некоторое время, да и то случайно, Михаил узнал, что Саша тоже инвалид. У него нет правой руки и правой ноги. Единственное, что смог произнести изумлённый Марголин: «Да как же ты чертишь?!» Саша рассмеялся: «А для чего левая рука? Я с детства люблю чертить, вот и натренировался. А поддержать рейсшину или что другое можно плечом, подбородком. Ничего, выходит…»

Вот это характер! Впоследствии вольнонаёмного сотрудника Николаева из-за его творческого таланта и изумительной работоспособности в виде исключения зачислили в кадровый состав Красной Армии. Он дослужился до звания подполковника.

Саша Николаев ни в чём не убеждал Марголина, не агитировал. Просто его личный пример помог Михаилу гораздо больше, чем самая талантливая и настойчивая агитация. 

И пришла интересная мысль. Что, если организовать в Центральном доме комсомола военный кабинет, что-то вроде старых курсов Всевобуча?

Идея пришлась ко времени, её поддержали. Все сразу поняли — это дельная вещь. Хорошо помогли военные: дали опытных политработников, специалистов разного рода оружия, учебные пособия и учебную военную технику.

Через неделю одна из комнат Центрального дома комсомола приобрела совершенно новый вид.  Середину её занимал большой стол,  заполненный моделями боевых машин и кораблей. На прикреплённых к стенам полках были аккуратно разложены сумки с противогазами, всякие учебные пособия, макеты гранат и снарядов, разные сапёрные  принадлежности. Вдоль стен в пирамидах стояли учебные винтовки.  Угол комнаты занимал большой ящик с песком, на котором можно было проводить военные игры и тактические занятия, рядом стояли учебные пулемёт «максим» и миномёт Стокса. Над потолком на незаметных снизу ниточках были укреплены модели боевых самолётов. 

Но этого Михаилу показалось мало. На Ходынском поле удалось разыскать и с трудом, правда, разместить в вестибюле отслуживший свой срок самый настоящий военный самолёт, а рядом — английский трофейный авиационный мотор времён гражданской войны.

Кроме занятий в военном кабинете были организованы строевая подготовка, проводились полевые занятия — как их в шутку называли, манёвры.

Как-то военный кабинет посетил комбриг  А. Смирнский. Сегодня это имя прочно забыто. Но тогда его знали все в Москве. Это был кадровый офицер царской армии, получивший Георгиевский крест ещё в русско-японскую войну. Превосходный знаток всех видов оружия, человек-энциклопедия. Он внимательно осмотрел всё оборудование военного кабинета, похвалил хорошо сделанные макеты боевой техники.  И Михаил решился заговорить с комбригом о своей заветной мечте.

— Александр Александрович, подскажите выход. Молодёжь рвётся к стрелковому спорту, а настоящего спортивного оружия, да и спортивных патронов у нас нет. Вы же изобрели не только малокалиберный наган, но и спортивную малокалиберную винтовку, но их же единицы. Иностранного спортивного оружия и того меньше.  Как тут развивать стрелковый спорт?

— Верно, — ответил комбриг. — Для массового спорта надо иметь малокалиберное, а то и духовое оружие. Но ведь даже в армии сейчас такого пока нет… В гражданскую войну было не до спортивных систем. В лучшем случае, да и то после окончания военных действий, появились первые, как их называли, переделочные конструкции, например: «Максим-Токарев». Собственно, в таком же духе были решены и две моих модели малокалиберных винтовок: переделка под малокалиберный патрон боевой трёхлинейки системы Мосина.  Так же  и с наганом: основные детали остались те же, что и в боевых моделях.  Так что, это не решение вопроса. Для стрелкового спорта нужны не револьверы, а пистолеты, и однозарядные, и самозарядные, винтовки специальных типов…

— Вот  у немцев это дело хорошо поставлено, — сказал Михаил.  — У них один только Карл Вальтер создал несколько очень интересных систем.

— А у нас что же — нет талантов? — Прервал его Смирнский.  — Фёдоров, Токарев, Дегтярёв, Коровин, Кочетов… Может быть, по этому пути пойдёте вы и ваши товарищи…

— Куда мне, слепому, — махнул рукой Михаил.

— Ну, это ты зря, не зарекайся. Вспомни Эйлера: слепой был, а какой математик!

Этот разговор навсегда остался в памяти у Михаила Марголина.

Н. Плиско

Продолжение в следующем номере