Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

ЗНАМЕНИТЫЕ СЛЕПЫЕ

ЛЕОНАРД ЭЙЛЕР

Хоть путь навязан, тем не менее,

Слепец содеянному рад.

Поправ трагичное забвение,

Уже не хочется назад.

Неразделим с дорогой пройденной,

Пускай мосты и сожжены,

Зато с чужбиной, ставшей Родиной,

Душа и тело сплетены.

Порой искомое решение

Буквально всем не по зубам,

Тогда нащупать озарение

По силам только мудрецам.

Сражаясь с цифрами неистово,

Приходишь к цели иногда,

Чтоб вновь на фоне неба мглистого

Взошла учёности звезда.

Нередко XVIII век называют «Эпохой Леонарда Эйлера». Несомненно, незрячий гений входит в первую пятёрку величайших вычислителей всех времён и народов, заслуги которого получили превосходную оценку авторитетных учёных последующих поколений, поныне пользующихся плодами гипотез и открытий швейцарца. До его ключевых публикаций точные науки были разрознены, им недоставало идейного порядка и стройной согласованности, а он впервые увязал основные математические дисциплины и теорию чисел в единую систему. Кроме того, подлинный энциклопедист оставил важнейшие труды по физике, химии, ботанике, гидродинамике и по ряду прикладных наук. Михаил Остроградский заявил: «Эйлер создал современный анализ, один обогатил его более, чем все его последователи вместе взятые, и сделал его могущественнейшим орудием человеческого разума!» Философ Дидро в запале решительно утверждал: «Я охотно отдал бы всё мною созданное за страницу трудов господина Эйлера!»

К всеобщему удивлению, уже через год по приезде в Северную Пальмиру даровитый иностранец стал достаточно бегло говорить по-русски, поэтому, естественно, часть своих сочинений он публиковал на языке страны пребывания. В силу острой нехватки учебников для кадров недавно образованной империи Эйлер ещё в 1740 году составил по-немецки очень добротное «Руководство к арифметике», которое тут же перевёл первый отечественный адъюнкт Академии наук Василий Адодуров.

По-настоящему победоносное проникновение разработок популяризатора общедоступных знаний в широкие массы россиян стартовало в 1768 году, когда на кириллице была напечатана «Универсальная арифметика». Интересно, что на немецком пособие вышло в свет лишь через пару лет под названием «Элементы алгебры» и «Полный курс алгебры». Впоследствии двухтомная классическая монография около тридцати раз переиздавалась за рубежом. С тех пор львиная доля базовой цифровой премудрости преподаётся «по Эйлеру» почти без изменений. Недаром рядовые педагоги и «гвардейцы интеллектуальной элиты» очень ценят изыскания мыслителя Божьей милостью.

Надо заметить, что студент в совершенстве знал латынь, недаром 8 июля 1724 года, используя чеканную лексику римских ораторов, он произнёс речь о сравнении философских воззрений Декарта и Ньютона, за что был удостоен учёной степени магистра искусств. Потом на древнем языке «вечного города» начался выпуск первого русского научного журнала «Комментарии Петербургской Академии наук», уже его второй том содержал три статьи Леонарда. Всего в ежегоднике было опубликовано более четырёхсот его работ.

Занимаясь практической физиологией, поклонник экспериментов применял методы гидродинамики к исследованию принципов циркуляции крови в сосудах. В 1742 году он послал в Дижонскую академию статью о течении жидкостей в эластичных трубках, а спустя 33 года представил Петербургской АН мемуар «Основы определения движения крови через артерии». В нём рассматривались физические явления, вызванные периодическими сокращениями сердца.

Хотя все потомки Эйлера приняли подданство России, он сам сохранил гражданство кантона Базель и в семейном кругу предпочитал беседовать на родном швейцарско-немецком диалекте. Тем не менее, полиглот изучил множество «живых и мёртвых» европейских языков, но их конкретный перечень обнаружить почему-то не удалось. Понятно, что он говорил и писал, по крайней мере, на русском, немецком и латыни, а точное цитирование британских коллег позволяет приплюсовать к ним и английский. Конечно, иностранный член Парижской академии наук великолепно изъяснялся и по-французски, ведь данный язык был крайне популярен у «дискутирующей братии», влиятельных придворных и коронованных особ.

По долгу службы тонкий меломан часто общался с оркестрантами и певцами, а значит, отлично понимал итальянский, который и сегодня является «языком вокалистов». В раннем мемуаре «Опыт новой теории музыки» он стремился дать ясное обоснование гармонии, попытавшись с научной точки зрения описать отличия благозвучной мелодии от неприятной. По поводу этой работы ходила шутка: «В ней слишком много музыки для математиков и слишком много математики для музыкантов!» Уже на склоне лет упорный автор в окончательном виде сформулировал своё решётчатое представление звуковой системы, метафорически назвав её «Зерцало музыки». Впрочем, как известно, король Пруссии сетовал, что Леонард мог запросто уйти с эпохального концерта или премьеры оперы, чтобы записать своё обычное «еженедельное открытие»!

Необходимо подчеркнуть, что величие «идеального математика» уже при жизни признали учёные мужи восьми национальных объединений хранителей мудрости. Как правило, это подразумевало обширную переписку на соответствующем наречии. Документированное членство в Петербургской, Берлинской, Базельской и Туринской академиях наук логично подтверждает правильность выводов, только вот аналогичное Лиссабонское почётное звание стоит особняком. Неужели мэтром был освоен и португальский?..

Феноменальная память позволяла ему с фотографической точностью делать «моментальные снимки» деловых бумаг или сложных формул. Бегло просмотрев почти 10 тысяч стихов, из которых состоит «Энеида» Вергилия, он мог без напряжения воспроизвести всю поэму наизусть. Обладая невообразимой работоспособностью, Леонард писал до восьмисот страниц реальных научных трудов в год и превзошёл всех коллег. За такой объём было бы не стыдно даже плодовитому романисту! Сохранилось 886 произведений, включая два десятка фундаментальных монографий по математической физике, дифференциальной геометрии, приближённым вычислениям, небесной механике, воздухоплаванию, кораблестроению, оптике, баллистике и другим областям. Как ни странно, полное собрание сочинений гиганта мысли, издаваемое с 1909 года Швейцарским обществом естествоиспытателей, ещё не завершено. Планировалось выпустить 75 основных томов и 8 дополнительных для трёх тысяч писем, но и века не хватило, чтобы достойно обработать и откомментировать научное наследие несравненного трудоголика.

Перспективному профессору не исполнилось и тридцати, когда двухтомное сочинение «Механика, или наука о движении, изложенная аналитически» принесло ему общеевропейскую славу. В этой монографии с успехом применялись прогрессивные методы математического решения проблем движения в пустоте и в сопротивляющейся среде. В берлинский период вышло в свет почти 260 работ уроженца Базеля. В них использовалась вполне современная символика. Продуманная терминология тоже в значительной степени сохранилась до наших дней, а изложение доводится до уровня практических алгоритмов. Леонард открыл «вариационное исчисление», но сознательно задержал свои приоритетные публикации, чтобы молодой Лагранж, независимо пришедший к тем же выводам, смог первым объявить об этом достижении. Заочный «соавтор» не раз с восхищением говорил: «Если вы действительно любите математику, читайте Эйлера! Его сочинения отличаются удивительной ясностью и точностью!»

Особенно плодотворным оказалось последующее десятилетие, когда печатались «Введение в анализ бесконечно малых» и «Наставление по дифференциальному исчислению». Огромное практическое значение имела двухтомная монография «Морская наука, или трактат о кораблестроении и кораблевождении». В ней разбирались вопросы устойчивости и равновесия, а к задачам эффективного управления движением судов и навигации применялись приёмы комплексного анализа. За год до выезда из Пруссии выдающимся универсалом была опубликована «Теория движения твёрдых тел», а чуть раньше он вплотную занимался вопросами действия гидравлических машин и ветряных мельниц, исследованием трения частей механизмов и профилирования зубчатых колёс.

Особое место в эйлеровском творчестве занимают «Письма о разных физических и философических материях, написанные к некоторой немецкой принцессе…» Эта своеобразная энциклопедия широкого охвата за полвека выдержала свыше сорока изданий на дюжине языков. Так как она появилась уже под крылом Екатерины Второй, есть весомые основания предполагать, что занимательная и полезная книга, в первую очередь, была адресована самой императрице, в своё время испытавшей роль наследной Золушки в захолустном германском княжестве.

Кроме научно-популярного и общедоступного бестселлера, за первую пятилетку после возвращения Леонарда в Россию вышли фундаментальные трёхтомники «Интегральное исчисление» и «Диоптрика», где говорилось о линзах различного предназначения. Ещё в Берлине он уделял много внимания изучению космического пространства и выдвинул справедливую гипотезу, что общим источником хвостов комет, полярных сияний и зодиакального света является солнечное излучение, воздействующее на атмосферу или вещество. Кроме того, естествоиспытатель внимательно изучал спутник Земли, но лишь через четверть века приближённо решил задачу «трёх тел» и появилась «Новая теория движения Луны». Дальнейшие исследования полей тяготения сферических и эллипсоидальных небесных объектов помогли определить принципы перемещений сателлитов Юпитера. В итоге шестидесятисемилетний учёный обнародовал «Теорию движения планет и комет», в том числе и «сильно сжатых». За четыре года до кончины мэтра опубликован его последний основополагающий шедевр, а именно «Всеобщая сферическая тригонометрия» с полным изложением всей системы. Следовательно, совсем не случайно в его честь названы астероид № 2002 и лунный кратер. Кроме того, в Санкт-Петербурге у входа в Международный математический институт имени Леонарда Эйлера установлен бюст тотальника, который создал скульптор Анатолий Дёма, да к тому же в России вручается Золотая медаль, увековечившая память фаворита слепой Фортуны. Как ни странно, существует и аналогичная награда канадского Института комбинаторики.

Разумеется, хотелось бы понять, где таятся истоки подобной гениальности, чтобы самозабвенно прильнуть к пленительным струям безмерно сладостного познания. К сожалению, это невозможно! Придётся ограничиться скрупулёзным изучением жизненного пути Человека с очень большой буквы. Пожалуй, нетипичная биография удивляет и восхищает не меньше научных подвигов, свершавшихся на фоне знаменательных исторических событий, а ведь всё начиналось предельно буднично…

В середине апреля 1707 года у Пауля Эйлера и его жены Маргариты, урождённой Брукер, родился первенец. Вскоре после этого семья переехала в селение Рихен, располагавшееся в часе ходьбы от Базеля, куда отец Леонарда был назначен пастором. Начальное обучение мальчик получил дома. Хорошо образованный священник готовил старшего сына к духовной карьере, однако в качестве развлечения и для развития логического мышления занимался с ним и математикой. Когда смышлёный паренёк подрос, его отправили к бабушке. В городе он учился в гимназии, проявляя недюжинные способности по всем предметам и продолжая увлечённо изучать точные науки.

20 октября 1720 года подростка допустили к посещению публичных лекций знаменитого Университета родного кантона. Через три года он окончил философский факультет, который почему-то считался низшим, а затем записался на теологический. Таково было желание родителей, убеждённых в преимуществах пасторской деятельности. Впрочем, их наследнику была уготована иная судьба.

Тринадцатилетний вундеркинд обратил на себя внимание знаменитого учёного Иоганна Бернулли, передавшего ему для изучения математические статьи и разрешив для консультаций приходить к нему домой по субботам. Там Леонард подружился с его старательными отпрысками — Даниилом и Николаем, которые по семейной традиции глубоко изучали точные науки. В последующие годы студент написал несколько серьёзных работ. «Диссертация по физике о звуке» была представлена на конкурс для замещения освободившейся должности профессора. Несмотря на положительный отзыв, девятнадцатилетнего автора сочли слишком неопытным для включения в список кандидатов на руководство кафедрой.

Число подходящих вакансий в Альпийской республике было совсем невелико, и братья Бернулли отправились штурмовать заграничные карьерные лестницы, пообещав пристроить и талантливого земляка. Поскольку их много знающий отец и наставник Леонарда, кроме всего прочего, был известным врачом, в России посчитали, что по его стопам пошёл и ученик. Вдова Петра Великого уже сильно прихварывала и нуждалась в квалифицированном лекарском наблюдении, поэтому в самом конце 1726 года Эйлер получил письмо с официальным приглашением стать адъюнктом по кафедре физиологии с жалованием 200 рублей в год. Чтобы не разочаровывать работодателей, целеустремлённый юноша отложил свой отъезд и всю зиму серьёзно изучал практическую медицину, глубоким знанием которой впоследствии поражал современников. Наконец, накануне своего двадцатилетия он навсегда покинул Базель.

Тогда и предположить было нельзя, что в ознаменование трёхсотлетия со дня рождения Леонарда его портрет украсит десятифранковую банкноту Швейцарской Конфедерации, а Центробанк РФ отметит дату серебряной монетой. Сверх того, к различным памятным датам миллионными тиражами будут выпускаться почтовые марки СССР и ГДР. Вдобавок появится Международный благотворительный фонд поддержки математики, традиционная Олимпиада для восьмиклассников и даже улица в Алма-Ате имени Эйлера, а также будет снят кинофильм о его жизни.

К месту службы начитанный соискатель отправился по маршруту Любек — Ревель — Кронштадт и прибыл в град Петров 24 мая 1727 года. Увы, за несколько дней до этого скончалась покровительница Академии Екатерина Первая. Учёные пребывали в унынии, но всё-таки Леонарду помогли освоиться, по его личной просьбе сделали новичка помощником профессора высшей математики, выделили ему жалованье в полтора раза выше обещанного и предоставили казённую квартиру. Через три года появилась вакансия на кафедре экспериментальной и теоретической физики. Её занял Леонард, получивший увеличение оклада до четырёхсот рублей, а вскоре и звание профессора. В 1733-м Даниил Бернулли вернулся на родину, а Эйлер занял его место, став академиком высшей математики. Доходы выросли ещё на четверть. Надо заметить, что по тому времени это огромные деньги, так как при Петре Втором Алексеевиче фунт мяса стоил 4 полушки, то есть всего копейку, а целый пуд «убоины» на ярмарке удавалось купить за 30 монеток с всадником. Хлеб был втрое дешевле. Даже за 16 с гаком килограммов чёрной икры просили лишь 3 полновесных серебряных целковых и почти за столько же отдавали крестьянскую лошадь или корову. Понятно, что в столице цены были малость повыше, но бережливые хозяйки с европейским воспитанием умели экономить и на мелочах.

Только достаточно обеспеченный Леонард решил вступить в брак и после Рождества женился на своей землячке Катарине, дочери академического живописца Георга Гзеля. Двадцатишестилетние молодожёны поселились в собственном доме на набережной Невы. В дружной семье родились 13 детей, да выжили всего пятеро.

Мастер на все руки проводил всевозможные экспертизы и участвовал в проектировании насосов, консультировал кораблестроителей и артиллеристов, а также руководил службой мер и весов. Лишь заказ на составление гороскопов был тактично переадресован штатному астроному. Невероятно насыщенная умственная деятельность спровоцировала обострение затаившегося недуга. В 1735 году Академия получила задание выполнить срочное и очень сложное вычисление, причём группа математиков просила на это три месяца, а Леонард взялся выполнить задание за трое суток и справился, но от перенапряжения ослеп на правый глаз. Хотя, возможно, недуг инициировала изнурительная работа по картографированию территории страны, завершившаяся изданием подробного атласа.

За дебютный период пребывания в России уважаемый автор написал более 90 крупных произведений и был вполне доволен своими доходами. Обстановка резко ухудшилась после кончины «достославной монархини» Анны Иоанновны, когда императором был объявлен младенец Иоанн VI Антонович. Эйлер в автобиографии писал: «Предвиделось нечто опасное…» Действительно, в регентство Анны Леопольдовны наука оказалась в загоне, поэтому весьма кстати пришлось довольно выгодное предложение Фридриха Второго стать директором Математического департамента Берлинской Академии. Эйлер подал прошение об отставке: «Того ради нахожусь принуждён как ради слабого здоровья, так и других обстоятельств, искать приятнейшего климата и принять от его Королевского Величества Прусского учинённое мне призывание. Того ради прошу Императорскую Академию наук всеподданнейше меня милостиво уволить и снабдить для моего и домашних моих проезду потребным пашпортом…»

Повелитель цифр был без проволочек «отпущен» и в июне 1741 года с женой, двумя сыновьями и четырьмя племянниками прибыл в Пруссию. Вскоре после кончины его отца мать Леонарда переехала из Базеля в Берлин и ещё полтора десятка лет нянчила внуков. Разраставшаяся семья поселилась в доме на Беренштрассе, а через 10 лет было приобретено поместье в пригородном Шарлоттенбурге. Интересно, что в ходе Семилетней войны русская артиллерия нечаянно разрушила «эйлеровское гнездо». Узнав об этом, фельдмаршал Салтыков немедленно возместил материальный ущерб, а позже императрица Елизавета Петровна прислала от себя ещё 4000 рублей.

Поначалу модную знаменитость принимали доброжелательно, приглашали в столичные гостиные и на придворные балы, но потом перестали, потому что у него не сложились личные отношения с королём, который находил математика невыносимо скучным и обращался с ним пренебрежительно. Когда в 1759 году освободился пост президента Академии, а Д’Аламбер от него отказался, Фридрих Прусский всё-таки поручил Эйлеру возглавить «обитель наук», но без почётного звания. Неугомонный виртуоз формул, теорем и функций, некоторые из которых поныне прославляют его фамилию, успешно руководил обсерваторией и выпуском доходных календарей, контролировал чеканку монет и прокладку водопровода, занимался организацией пенсионного обеспечения и лотерей.

Однажды королева-мать задала Леонарду вполне светский вопрос: «Отчего Вы так немногословны?» Ответ всех поразил внезапной прямотой: «Я приехал из страны, где, кто разговаривает, того вешают!» Правда, несмотря на такую нелестную оценку, будучи в течение всего германского периода почётным членом Петербургской Академии с ежегодным вознаграждением в 200 рублей Эйлер участвовал в редактировании её изданий, приобретал нужные инструменты и книги. На полном пансионе у него годами жили русские студенты, командированные на стажировку.

После восшествия на престол Екатерина Вторая, осуществлявшая политику просвещённого абсолютизма и заботившаяся о собственном престиже, предложила Эйлеру управление математическим классом, звание конференц-секретаря Академии и годовой оклад в тысячу восемьсот рублей. Расчётливый глава рода сообщил в ответ свои условия: оклад 3 тысячи рублей в год и пенсия жене после его смерти, пост вице-президента Академии для него, должность учёного секретаря для старшего сына Иоганна Альбрехта и место врача для среднего — Карла, компенсация путевых издержек и квартира, свободная от солдатского постоя.

Императрица в основном согласилась и сообщила графу Воронцову: «Для человека с такими достоинствами, как господин Эйлер, я добавлю к академическому жалованию из государственных доходов, что вместе составит требуемую сумму. Я уверена, что моя Академия возродится из пепла от такого важного приобретения, и заранее поздравляю себя с тем, что возвратила России великого учёного!»

Эйлер подал королю прошение об увольнении с должности, но получил категорический отказ. Только благодаря заступничеству Екатерины Великой своенравный Фридрих Второй всё-таки отпустил «кривого учёного», задержав лишь его младшего сына, который служил подполковником в прусской артиллерии. Впрочем, двадцатитрёхлетний офицер вскоре присоединился к семье. Впоследствии Кристоф, а в русской традиции — Христофор Леонтьевич, сделал блестящую карьеру и в чине генерал-лейтенанта стал командиром Сестрорецкого оружейного завода.

Авторитетный мыслитель с восемнадцатью домочадцами в середине июля 1766 года вернулся в Россию — уже навсегда. Сразу же по прибытии он был принят императрицей, которая встретила его как августейшую особу и поручила подготовить соображения о реорганизации Академии. «Клану переселенцев» она даже временно предоставила одного из своих поваров, а главное — пожаловала 8 тысяч рублей для приобретения и благоустройства дома на Николаевской набережной Васильевского острова. Сейчас это Набережная лейтенанта Шмидта, а в здании с мемориальной доской располагается средняя школа. Впрочем, через 5 лет особняк пришлось временно покинуть, так как случился большой пожар, уничтоживший сотни столичных зданий. Выгорело и «эйлеровское пристанище» вместе с львиной долей имущества. Слава Богу, самого математика и почти все рукописи удалось уберечь от огня!

К несчастью, вскоре после возвращения в Россию у Эйлера образовалась катаракта левого глаза — он совсем перестал видеть. Вероятно, по этой причине обещанный пост вице-президента Академии персонально для него так и не был учреждён. Учёный заметил: «Я теперь буду меньше отвлекаться от занятий математикой!» В итоге производительность труда даже возросла, а количество опубликованных мемуаров превысило половину всего им созданного, что составило более четырёхсот статей и десяток объёмных томов. Удивительно, что на склоне лет абсолютник попробовал себя в журналистике и активно печатался в общедоступной газете «Санкт-Петербургские ведомости».

В сентябре 1771 года по приглашению императрицы в Россию прибыл известный немецкий окулист барон Вентцель. После осмотра маститого пациента он сделал успешную операцию. Разумеется, врач предписал больше отдыхать и беречь глаз от яркого света, постепенно привыкая к новому состоянию. Увы, прозревший Эйлер поторопился снять повязку, чтобы вволю писать и читать, а вскоре окончательно погрузился в непроглядную тьму — сказались форсированные нагрузки. Через пару лет — новый удар: умерла супруга Леонарда, с которой он прожил почти 40 лет. Учёный тяжело переживал утрату, но для поддержания надлежащего порядка в доме была необходима достойная хозяйка. Для брака с незрячим гением преклонного возраста прекрасно подошла сводная сестра покойной жены Саломея-Абигайль.

Тотальник отлично воспринимал информацию на слух и порой «смотрел» на мир очами сыновей или учеников, но свои труды преимущественно диктовал подмастерью портного, а тот всё по-немецки аккуратно записывал. Затем в Северную столицу прибыл одарённый математик Николаус Фусс. В последующие десять лет именно этот молодой человек выполнял универсальные обязанности секретаря мэтра, а вскоре женился на его внучке.

Будучи всегда востребованным в науке и обществе, Леонард собственным умом и трудолюбием завоевал достойное социальное положение и добился материального благополучия. Настоящий патриарх был заботливым семьянином и с удовольствием помогал родне. Он старался устроить своих близких на прибыльные должности или улучшить их положение через выгодные браки, таким образом создавая спокойную обстановку для себя, в чём очень нуждался. Эйлер заботился о здоровье детей, а позже и тридцати восьми внуков, сам обучал их латинскому языку и математике, внимательно следя за успехами в остальных предметах. Основоположник нескольких дисциплин обладал редкой способностью в любой обстановке владеть своими мыслями. Он мог без всякого неудовольствия прервать вычисления, чтобы встретить гостей, а после ужина и разговоров на отвлечённые темы спокойно продолжить работу. Друзья говорили о нём: «С ребёнком на коленях и с кошкой на спине он писал свои бессмертные произведения…»

Общительный обладатель незлобивого характера, он практически ни с кем не ссорился, а порой успешно улаживал конфликты между вспыльчивыми и склочными коллегами по всей Европе. Для полноты жизни миротворцу требовалась лишь возможность регулярного и напряжённого творчества. К нему тепло относился даже Иоганн Бернулли, тяжёлый нрав которого испытали на себе его родственники. Недаром, посылая Эйлеру в Берлин собрание собственных сочинений, старый профессор писал своему ученику: «Я посвятил себя детству высшей математики. Ты, мой друг, продолжишь её становление в зрелости…» В свою очередь, академик Пётр Пекарский так воссоздавал образ «гиганта мысли»: «У Эйлера было великое искусство не выставлять напоказ своей учёности, скрывать своё превосходство и быть на уровне всех и каждого. Всегда ровное расположение духа, весёлость кроткая и естественная, некоторая насмешливость с примесью добродушия, разговор наивный и шутливый — всё это делало беседу с ним столько же приятною, сколько и привлекательною…»

Учёный муж был очень религиозен и каждый вечер собирал своих домочадцев, слуг и подопечных для общей молитвы, читая им Библию, а иногда и проповедуя. В Берлине сын священника издал трактат «Защита божественного откровения от нападок свободомыслящих». Увлечение философско-теологическими рассуждениями стало причиной отрицательного отношения к нему некоторых знаменитых современников. Фридрих Второй, считавший себя «вольнодумцем», утверждал: «От Эйлера попахивает попом!» В то же время, так как всё сделанное Эйлером колоссально превышает человеческие силы и возможности, Д’Аламбер назвал его «Этот дьявол!»

Даже в глубокой старости учёный продолжал активно трудиться, но в 76 лет стал ощущать головные боли и слабость. Однажды в начале осени после домашнего обеда умиротворённый аналитик беседовал с академиком А. Лекселем о неизученной орбите недавно открытого Урана. Леонард вдруг выронил курительную трубку, наклонился за ней и вскрикнул: «Моя трубка…» Ему не удалось нашарить потерю. Однако тотальник всё-таки сумел выпрямиться, прикоснулся пальцами ко лбу и пробормотал: «Я умираю!» Через несколько часов, так и не приходя в сознание, он скончался от кровоизлияния в мозг. Вскоре на траурном заседании французских «бессмертных» маркиз Кондорсе сказал о коллеге образно и точно: «Эйлер перестал вычислять и жить!»

Его похоронили на Смоленском лютеранском кладбище Санкт-Петербурга. Немецкая надпись на памятнике с датами по старому стилю гласила: «Здесь покоятся останки знаменитого во всём свете Леонарда Эйлера, мудреца и праведника. Родился в Базеле 4 апреля 1707 года, умер 7 сентября 1783 года». Хотя в России продолжали проживать многочисленные высокопоставленные потомки патриарха, его могила почему-то была заброшена и случайно обнаружена лишь в 1830 году, а через семь лет повреждённую плиту заменили существующим и поныне гранитным надгробием, похожим на саркофаг, с лаконичной латинской фразой: «Леонарду Эйлеру — Петербургская Академия».

Шестьдесят лет назад в Ленинграде прах убеждённого протестанта и математика Божьей милостью был перенесён в «Некрополь XVIII века» на Лазаревском кладбище православной Александро-Невской лавры. Этот просто уникальный случай в практике межконфессиональных отношений сам по себе привлекает особое внимание, ведь он произошёл в государстве господствующего атеизма. Символично, что захоронение теперь располагается рядом с могилой Михаила Ломоносова. Кстати, давно известно об оживлённой переписке двух академиков на русской службе. Хотя коллега и не владел высшей математикой, в его творчестве Эйлер ценил: «Счастливое сочетание теории с экспериментом…» Ещё в 1747 году он дал президенту Академии наук графу Разумовскому благоприятный отзыв на статьи холмогорского самородка, утверждая: «Все сии диссертации не токмо хороши, но и весьма превосходны, ибо он пишет о материях физических и химических весьма нужных, которые поныне истолковать не могли самые остроумные люди, что он учинил с таким успехом. Я совершенно уверен в справедливости его изъяснений…»

Как известно, венценосный основатель Санкт-Петербурга утвердил и проект устройства Академии, поначалу состоявшей из двадцати двух иноземных профессоров и адъюнктов, а восьмого февраля 1724 года по новому стилю вышел соответствующий указ Сената. Теперь эта дата стала Днём Российской науки. Данный факт подтверждает справедливость слов академика Сергея Вавилова: «Вместе с Петром Великим и Ломоносовым, Эйлер стал добрым гением нашей Академии, определившим её славу, её крепость, её продуктивность!»

Владимир Бухтияров