Общероссийская общественная организация инвалидов
«Всероссийское ордена Трудового Красного Знамени общество слепых»

Общероссийская общественная
организация инвалидов
«ВСЕРОССИЙСКОЕ ОРДЕНА ТРУДОВОГО КРАСНОГО ЗНАМЕНИ ОБЩЕСТВО СЛЕПЫХ»

Человек, коллектив, общество

 

 

Доверие людей – для меня самое главное

 

Татарская республиканская  организация является одной из лучших в ВОС. Наш корреспондент Антон Кротков встретился с её руководителем. Знакомьтесь Владимир Алексеевич Федорин Председатель Татарской республиканской организации ВОС, член Центрального правления ВОС, полномочный представитель Президента ВОС в Приволжском федеральном округе.

 

- Родился я в Лаишевском районе, село Большие Кабаны. До 4-го класса учился в сельской школе, потом по состоянию зрения учиться не мог. Год глаза лечил. И в 1968-м году поступил в школу-интернат для слепых и слабовидящих детей, которая располагается в городе Лаишево. Тогда это был просто  рабочий поселок, где я родился. Школу-интернат закончил в 75-м году. Поступил в Казанский педагогический институт. Получил профессию учитель математики и физики. С 79-го года начал работать учителем в вечерней сменной школе для взрослых инвалидов по зрению. В 1985-м году стал директором этой школы. В 93-м году, когда пошла мода на реабилитационные центры, мы изучили работу реабилитационных центров нашей организации. И особенно центра в Волоколамске и института коррекционной педагогики. И обратились в правительство Республики Татарстан по созданию на базе нашей школы реабилитационного центра. Мы его назвали – Центр образования, реабилитации и профессиональной подготовки. И до сих пор этот реабилитационный центр существует.  Он стал больше заниматься реабилитацией инвалидов, как взрослых, так и детей. Там много работает преподавателями инвалидов по зрению. сейчас новые направления ведутся обучение работе инвалидов по зрению на компьютере. Вот сейчас начали обучать на базе этого центра инвалидов по GPS-навигации. Оборудование нам выдается по программе «Доступная среда».

 

– Владимир Алексеевич как вы пришли со  школы на должность председателя региональной организации?

 

- Я принимал для себя это решение очень сложно. Приезжал в то время на конференцию к нам Моложаев Валерий Александрович. Он со мной долго разговаривал. В конечном итоге в 95-м году, 27-го октября меня избрали председателем Татарской, в то время еще республиканской организации Всероссийского Общества Слепых. Опыт руководящей работы был. Но специфика другая. Я возглавлял бюджетное учреждение, где проблем не было. Здесь же финансовая ситуация организации была очень сложная. Были долги по зарплате не только на предприятиях, но и в самой общественной организации. Какое-то время был период, когда финансирование нашей организации осуществлялось напрямую от предприятий, которые находились у нас в Республике. Но у предприятий денег не было. Из четырех предприятий с небольшой прибылью работало только одно. И нам в счет отчисления отдавали продукцию предприятия. Те же крышки Елабужские. И приходилось реализовывать продукцию, и потом получать деньги. Трудности были большие. Особенно сложно было вникать в работу предприятия. Потому что учитель и  экономика, в общем-то, довольно-таки далеко друг от друга. Ну, что ж, жизнь заставила. Начали вникать, начали работать.

 

– А можете вспомнить какой-то, может быть, самый драматичный момент, и самый большой успех, которым вы до сих пор гордитесь?

 

- За время моей работы, почти за 17 лет этих трудностей, неудач было, к сожалению, много. Нам предприятия давали продукцию, мы продавали, получали зарплату. Однажды, получив серьезный объем продукции, отдали на реализацию. Ну и нас кинули. долго не рассчитывались. В конечном итоге потом они все равно рассчитались Мы добились. Но уже не деньгами, а в виде выполненных услуг. Ремонт они нам сделали отопления. Драматические моменты были и на предприятиях. Когда выезжаешь на предприятие. Особенно на Бугульминское предприятие, которое в конечном итоге закралось. Люди говорят – вы руководитель, вы должны решить вопросы. И вплоть до того, что чуть не с кулаками налетали. Их не волнует, там, проблемы, не проблемы. Вот такие моменты были. И мы потеряли  предприятие, которое находилось в городе Бугульма. Это самое тяжёлое. Небольшое утешение, что все желающие инвалиды по зрению, проживающие в Бугульме, работают сейчас надомниками в нашем Елабужском предприятии «УкупрПласт». Так же нам удалось создать на базе бывшего цеха Бугульминского предприятия самостоятельное Альметьевское предприятие, которое сейчас стабильно работает и успешно развивается. Люди заняты, получают заработную плату, а Всероссийское общество слепых получает поддержку от этого предприятия в виде отчислений. А что касается достижений. Ну, наверное надо сказать, что когда я пришёл, у нас предприятия были в довольно-таки с ложной ситуации. Особенно Казанское и Чистопольское. Чистопольское  предприятие – вообще принимали решение о ликвидации. Но благодаря общим усилиям, в том числе помощи администрации городов, нам удалось подобрать специалистов, руководителей этих предприятий. И на сегодняшний день Казанское предприятие по изготовлению гофрированного картона и его переработке  работает стабильно, экономически устойчиво на мой взгляд. Одно из лучших во Всероссийском Обществе Слепых. Чистопольское предприятие с нуля фактически начало работать. Работать стали стабильно. Люди имеют зарплату. Предприятие безубыточное, так же, как и все остальные в республике предприятия. Ну и наверное всё-таки самое главное достижение, что у нас в Республике есть, это люди инициативные творческие. Мне нравится какой подобран состав нашего Правления. И с такой командой легко работать.

 

– Сейчас есть такая проблема у многих регионов. Идет закрытие или реорганизация специализированных школ, детских учреждений. Как с этим обстоят дела в вашей региональной организации?

 

- Я как бывший учитель против инклюзивного образования на сегодняшний день. Соответственно, я за то, чтобы работали специализированные интернаты для инвалидов по зрению. Я сам воспитанник интерната, я знаю, какие люди выходят из интерната. И сейчас есть у меня возможность сравнивать, какие ребята выходят после надомного обучения. Такие ребята у нас есть. То есть это небо и земля. И по знаниям, и по реабилитированности. Категорически против закрытия, и это тревожит нас. Но слава Богу у нас в Республике на сегодняшний день вопроса о ликвидации этих школ не поднимается. У нас в декабре прошлого года был совет при президенте нашей Республики по делам инвалидов, где я являюсь членом. Мы давали свои предложения, как, что нужно делать в плане образования инвалидов по зрению. Начиная от начального образования и завершая средне-специальным и высшей профессиональной подготовкой. В этом году хотим провести конференцию. Именно по проблемам образования инвалидов по зрению. Проблем много, их надо решать. Но повторяю, что я категорически против закрытия специализированных школ для незрячих. А особенно есть такие моменты, что незрячих переводят в школу глухих. Я не знаю, как они там будут вообще учиться. Специфика обучения глухих и незрячих абсолютно несовместимы.

 

– Наверняка проблемы молодежи находятся у вас на особом контроле.

 

- В последнее время эта работа активизировалась. И в целом по ВОС, и у нас в региональной организации. Молодежь входит в состав руководящих органов. У нас  два молодых человека в составе Правления. Один из них курирует всю молодежную работу в Республике Татарстан. Это Казанцев Евгений Николаевич. Он возглавляет Совет  при президенте по работе с молодежью. Проводится много мероприятий. Мы проводили с 6-го по 9-е июня очередной четвертый слет молодежи Республики Татарстан. Слет был  информационно-образовательный. Программа была очень насыщенная. Там были и психологические тренинги, и различные конкурсы. И в течение трех дней велась деловая игра. 8 команд разрабатывало 8 проектов по «Доступной среде». Были интересные очень проекты. Обучали инвалидов пользоваться тактильной плиткой. Если не научить инвалида читать тактильную плитку, она, эта плитка, будет лежать без пользы. За все мероприятия были ответственные. У нас есть психологи инвалиды. Катя Краснова, она психолог. Сейчас учится в аспирантуре. Абсолютно слепая девушка, но замечательно проводит психологические тренинги. С этих психологических тренингов мы каждый такой слет начинаем. У нас есть свои ребята, которые разбираются очень хорошо в компьютерных технологиях. И они вели обучение по работе с компьютерными технологиями. С GPS-навигацией. Сабантуй мы проводили.

 

– Какие проекты у вас сейчас на столе, в рабочем состоянии. Что для вас наиболее актуально на сегодняшний день?

 

- Наиболее актуально для меня лично с первого дня прихода в общественную организацию, это трудоустройство инвалидов. На сегодняшний день в Республике основная база трудоустройства инвалидов с созданными специально рабочими местами, это остаются наши предприятия. Разрабатываем программы по поддержке предприятий, направляем в Правительство. К сожалению, на сегодняшний день в Республике нет программы поддержки предприятия инвалидов по зрению. Надеюсь, что все-таки мы добьемся результата. И особенно в разрезе того, что сейчас делается на уровне России.

 

 

– Вы какую-то адресную помощь оказываете людям, например, с первой группой, которые нуждаются в трудоустройстве, в каких-то средствах, навигации, реабилитации? У вас есть такие программы?

 

- К сожалению, у нас нет своего гарантированного перечня по дополнительному обеспечению техническими средствами реабилитации, кроме российского. В свое время, когда только я пришел, в 97-м году, у нас такой гарантированный перечень существовал. Когда во всей России нигде не было, у нас существовал. Но он работал в течение трех лет. Потом его прикрыли из-за недостатка финансирования. Мы постоянно эту тему поднимаем. И сейчас идет работа. Неоднократно было совещание по этому перечню. Я выступал там. Что-то включали, что-то не включали. Я думаю, этот гарантированный перечень доработаем. Я думаю, в этом году такой гарантированный перечень будет принят в Республике. Мы дали очень много предложений в том числе по обеспечению инвалидов по зрению современными средствами GPS-навигация. Сейчас вот ждем ответ от Министерства труда, занятости и социальной защиты по поводу этого гарантированного перечня.

 

– Как выстраиваются отношения с региональными властями?

 

- Отношения выстраиваются неплохо. Есть программы. За прошлый год мы привлекли на поддержку предприятий, создание и сохранение рабочих мест по Республике где-то около 5 миллионов. Это именно через республиканские власти.  Мы добиваемся, чтобы была в Республике программа технического  перевооружения наших предприятий.

 

– А что касается программы «Доступная среда»? Насколько удается в этом сотрудничать с властями?

 

- У нас программа «Доступная среда» с 11-го года. Когда началась программа, ни инвалиды, ни государство не были готовы к решению этого вопроса. Мы должны были освоить серьезные деньги до конца 11-го года. Конечно, этого не случилось. Осваивали уже в 12-м году. Просто не готовы были. Частенько упирались в законы. Когда, скажем, ГОСТы говорят, что нужно делать в учреждении то-то и то-то. Пожарники говорят – нельзя здесь такого делать. Или, скажем по ГОСТам высота рельефа тактильной плитки 7 миллиметров как в помещении, так и на улице,  а врачи взбунтовались в больницах. Мы, говорят, катим больного после операции по этим рельефам – это очень тяжело. Сейчас мы в ГОСТы внесли изменения. В помещениях рельеф этой плитки от 3,5 до 5 миллиметров. Много таких вещей было. Что касается укладки плитки. Столько разночтений было. Мы так понимаем, проектанты по-другому, ответственные по третьему, строители никого не слушают, делают, как хотят. Много было казусов. Один из примеров - плитку рельефную укладывали вниз рельефом, чтобы крепче держалась. Были и такие моменты. Мы приезжаем, говорим  - вот здесь должна плитка лежать не с прямоугольным рифом, а конусообразным. Они говорят -  у нас какая была, такую и положили. А что такое заменить конусообразную прямоугольной, или наоборот. Это дать инвалиду  по зрению другую информацию. Потому что каждый рельеф несет свою информацию. Взять даже обычную направляющую полосу. Если она выложена по полоскам, она направляющая. Она несет информацию: «слепой Человек, беги по этой прямой, никуда не наткнешься. Придешь куда надо». А в другом месте она предупреждающая, когда лежит не вдоль, а в ширину дороги. Она предупреждает, что через 8 сантиметров будет переход через дорогу. Потому очень важно правильно выложить. Вот сегодня мы посмотрели на вокзал. Визуально смотрится красиво, мне все говорят. Дорожки идут, полоски. А столько там неточностей, столько там нарушений ГОСТов. Много у нас было столкновений. И обижались на нас. В первую очередь соцзащита обижалась. Потому что они отвечали за этот вопрос. Но когда конкретно по нашей инициативе мы провели совещание прямо на перекрестке, где была тактильная плитка неправильно положена. И конкретно я по себе показал. Говорю – вот вы положили направляющую не так, куда надо идти по дорожке, а как вы захотели. И человек идет, сориентировался по ней, и выходит на проезжую часть. Попадает под машину. Я говорю: «Вот, пожалуйста. Он попал под машину». Кто отвечать будет? Там были как раз соцзащита и строители,  проектанты. До этого строители убеждали, что надо так и оставить, ничего менять не надо, потому что это будут большие затраты. А социальщики говорят: «Срочно-срочно переделывайте».

После этого ситуация изменилась. Заместитель министра по социальным вопросам она потом эту тему неоднократно поднимала на правительстве. И она является членом коррекционного совета Российской Федерации по «Доступной среде». Это очень важно. Сейчас уже всё делается не так, как это было два года назад. Довольно-таки уже взвешено. Сейчас уже без согласования не делают. А вообще объектов очень много сделано по «Доступной среде». Объектов здравоохранения, Социальной защиты, культуры.

 

– При строительстве Казанского  метро удалось соблюсти интересы незрячих людей?

 

- Да, удалось.  Я думаю в неплохом объеме. Все везде уложено где ступеньки, где спуски, перед турникетами. Там, где были неточности, мы делали замечания, поправляли. Но надо что-то еще дорабатывать. Скажем, мы на каждой станции инвалида по зрению подводим через тактильную плитку к первому вагону. Есть у нас еще предложение подводить к последнему вагону. Это удобно. Чтобы с любой стороны станции подошел, спустился на платформу и подошел. Сейчас мы в этом плане работаем. Думаю, что сдвинем, эту ситуацию.

Человек – коллектив – общество

ШКОЛА диктует свои направления

У нас в редакции побывал Юрий Иванович Кочетков, главный редактор журнала «Школьный вестник» и рассказал о себе и о своей работе.

- Родился я в Москве в конце апреля 1953-го года. И первые годы своей жизни я жил на Пасечной улице в родной мне Тимирязевской академии. Это райский уголок Москвы. Я очень хорошо помню. Что собой представляла Пасечная улица в 50-х годах. Два ряда лип. Брусчатая, выложенная булыжником дорога, по которой чаще проезжали лошади, чем машины. Были так называемые станции. Вот я как раз жил с одной стороны овощная опытная станция, а с другой стороны – плодовая станция. Как раз пасечная улица, состояла из достаточно большого количества бараков и несколько домов. В 41-м году корпуса там были отданы под госпиталь для офицерского состава. В одном из этих домов и жила наша семья, 8 человек. Мои родители и мой брат (мы с ним близнецы). У нас была квартира трехкомнатная, где был газ, и все удобства были на улице. Был водопровод с холодной водой, трубы которого каждую зиму замерзали. И приходилось вскрывать пол и паяльной лампой, как сейчас помню, отогревать эти трубы, чтобы была вода. И печное отопление у нас было. И вот в таких условиях мы жили до 61-го года. И жили весело. У нас был свой огород, были яблони. И когда был урожайный год, то с одной яблони ведрами собирали яблоки. Детей было много. В каждой семье было два-три, а иногда и более детей. Я единственный был почти незрячий ребенок. А что касается моего зрения, в 10 месяцев родители обратили, что у меня что-то со зрением не то. Обратились к врачу. С 54-го по конец 59-го года было сделано 8 операций на глаза в Морозовской больнице. И поэтому детство мое или больницы, или родная Тимирязевская. Была дружная такая ватага. Был какой-то в те 50-е годы у дворовых детей свой кодекс чести. Если были какие-то драки двор на двор, никто никогда меня не трогал, не задирал. Мне было пять лет. Один парень, какой-то заезжий, сбил меня на велосипеде. Так этого парня поймали и так его отлупили, что он, бедный, потом извинялся. Меня не взяли в детский сад из-за очень плохого зрения, я был на попечении бабушки, которая меня брала на работу в 17-й корпус. А летом я все время проводил на плодовой станции у своего отца, меня там потчевали каким-нибудь необычным крыжовником. Я на всю жизнь запомнил небольшой участок, где было представлено 26 сортов крыжовника. Я играл с детьми. У меня все коленки были разбитые. У моей мамы всегда наготове был пузырек с зеленкой и стрептоцид. Я наравне с детьми бегал, катался на велосипеде, играл в футбол. Во всех официальных документах везде фигурировал Тимирязевский парк. Мы, местные жители, никогда не называли Тимирязевский парк. Мы его всегда называли лес. Он был не загаженным. Студенты ухаживали за лесом. Его чистили, обрезали, вырубали старые деревья, подсаживали новые. Мы грибы собирали. Я даже там нащупывал грибы. Я прекрасно помню, и сейчас я живу как раз напротив Тимирязевского пруда. Мне было 4 года. Как этот пруд чистили, сделали пляж. Там постоянно бьют родники. Мы ходили там с родителями и купались в этом пруду. И рыбу ловили. И была лодочная станция. Она и сейчас существует. До сих пор там стоят сосны, которым больше 150 лет.

В основном ходили трамваи. 27-й. И 22-й автобус до Белорусского вокзала. У нас был свой приусадебный участок и были кролики, куры. Вместе со взрослыми, не шутя, а по-настоящему я пилил по мере сил дрова, вскапывал огород. И до сих пор у меня с детства на левой руке безымянном пальце остался рубец. Потому что я себе заехал однажды топором по пальцу. Мне как-то везло на людей. Начальником плодово-опытной станции в Тимирязевке в то время был Василий Григорьевич Трушечкин, герой Советского Союза. Он получил его при форсировании Днепра в 43-м году. Сам имел инвалидность, у него там проблемы с ногой были. Мужик от сохи на самом-то деле. Вот он доктором наук стал. И вот он моему отцу говорил: «Приучай его, приучай. Пусть он там наощупь, с травмами, но пусть он, не просто сам себя обихаживать умеет. А пусть он чего-то заколачивает там, чего-то прибивает, штакетник какой-нибудь к забору. Пусть он приучается к физическому труду». А с другой стороны, он пытался меня учить и, так сказать, английскому языку. Он впервые меня познакомил с английским языком. Мне это было тогда интересно, вот. Как вот по-английски то или иное слово звучит. И он же меня познакомил с Крохалевым, который в Тимирязевке, преподавал политэкономию.

Речь идет о Федоре Сергеевиче Крохалеве, незрячем профессоре, докторе экономических наук.

- Впервые я от него узнал о брайлевском приборе, о том как незрячие пишут грифелем. Когда я пришел в школу, я умел уже пользоваться рубанком, гвозди забивать, посадить растение.

- Наверное, ты  наощупь растения многие мог уже узнавать.

- Растения и по форме, и по запаху. Рябину, смородину. Подсолнухи, морковку. Бегаешь, бегаешь, выдернешь морковку об штанину, естественно.

- А ориентироваться в пространстве ты научился рано?

- Рано, да. Был небольшой остаток, он мне помогал. Все тропинки, не только вокруг дома. Я и сейчас пройду по Тимирязевскому парку. Очень хорошо я представляю его. И белки бегали, и дятлы были, и синицы. В кабинете зоологическом был мой гербарий, который я принес, будучи учеником второго класса. Там были из теплиц листья. Инжир, лимон, апельсин. Такого гербария в школе не было, и его демонстрировали в течение ряда лет. Наш двор отделялся забором от пасеки. Я запомнил директора этой пасеки Георгия Борисовича Анкиновича, инвалид войны. И, конечно, на пасеке я бывал, меня медом-то угощали там. Кусали пчелы. Однажды даже испугались. У меня все лицо было распухшее. Я несколько дней просто не выходил.

- Потом пришло время идти в школу.

- Да. Школа на Третьей Мытищинской улице. Привыкал я к интернату не просто. Хотелось домой. Ну, потом как-то все встало на свои места. Из школы я не убегал. Но получилось так, что всю вторую четверть первого класса я проболел ветрянкой, азбуку брайля изучали. Ко мне приехала учительница домой, Елизавета Васильевна Кораблева. Замечательная женщина, участница войны. Люди были с особой душой. Они не сюсюкались с детьми, они с ними работали. Они понимали, что да, слепой ребенок, и из него нужно сделать человека. И вот эта Елизавета Васильевна приезжала к нам домой после работы. Занимались по брайлю. После Нового года. Я уже читал, практически, лучше всех. Меня сразу записали не только в школьную библиотеку, но и в РЦБС. Ну а когда я уже перешел в среднюю школу, то повезло еще раз. Эти корифеи, учителя Валентин Лаврентьевич Шустов, Михаил Иванович Егоров, Ольга Ивановна Егорова, они были в расцвете сил. Я посещал факультативные занятия.

- Судя по тому, что ты рассказываешь о своем детстве, ты был такой всесторонне реабилитированный ребенок. А когда ты пришел в школу, среди ребят было много реабилитированных?

- Были и с подглядом, тотально слепых тогда было больше, чем сейчас. Были дети, которые в школе очень хорошо ориентировались. А выйдя из школы. Одноклассник, очень талантливый парень, не научился ориентироваться, всю свою жизнь послешкольную он практически просидел дома. Были дети, конечно, которые в школе начинали с нуля. Учились ложкой есть. Одеваться. Но их были единицы. И мне кажется, что вот дети моего поколения по сравнению с сегодняшними детьми, они были значительно более реабилитированных. Практически каждый год приходят письма к нам в журнал от сегодняшних детей, которые учатся в различных школах. Они говорят, вот особенно девочки: «Вот в школе я чувствую себя человеком. У меня там друзья, подруги, книги. Я приезжаю домой на каникулы и для меня это ужас. Я не знаю, как убить время. Потому что послушаешь книги, почитаешь книги, послушаешь радио. Родители мне запрещают выходить на улицу. И я вот целый день сижу дома, сама себя развлекаю и жду, когда придут родители, чтобы с ними хотя бы выйти там вот погулять».

- Судьба этих ребят, которые не умели ложку держать сложилась иначе, чем судьба реабилитированных ребят?

- Они пошли работать на предприятия. Остались вот в этой замкнутой нашей среде. Дети, которые реабилитированы с детства, они большего достигли в жизни. Было заметно, что у меня гуманитарное развитие. И что я, если пойду учиться, то именно факультет гуманитарный. Моя первая заметка появилась в пятом классе. В «Советском школьнике». Был какой-то интересный слет. Ну и мне тогда говорят: «Ну, напиши ты в журнал-то». Ну, я взял да написал как смог. И потом был удивлен, когда это все появилось на страницах журнала. И будучи в школе, публикации четыре уже были в «Советском школьнике». Но собирался я поступать целенаправленно и готовился в МГУ. Учась в 11-м классе я ходил на подготовительные курсы. Я собирался поступать или на исторический факультет или на юридический. Подал документы на юрфак, а мне их завернули. Вышел в тот год циркуляр, который запретил в Московские, в Питерские и еще в ряд университетов принимать инвалидов по зрению на юрфак. Мама у меня работала в «Молодой гвардии» в типографии. Я пошел в полиграфический институт. Находился он недалеко от Тимирязевки. Подал документы на редакторский факультет. Натан Евгеньевич Юдин, участник войны, кстати, тоже. Он говорит: «Вы знаете, вы у нас такой единственный. Я не против, но документы ваши запросил проректор, Иван Павлович Клещенок». Иван Павлович вызвал мою мать и говорит: «Мы не возьмем». И поехали мы в Министерство высшего и среднего специального образования. Принял нас Краснов, замминистр. Он говорит: «Что за чертовщина? Сейчас вам вынесут письмо». Мы возвращаемся на следующий день. Взяли документы у нас. А дальше приемные экзамены. Когда я сдавал историю. Меня чуть не выгнали из аудитории. Сзади меня сидела девушка из Тулы. И я начал ей подсказывать по своей наивности. С первым я столкнулся, с Иваном Павловичем Клещенком. Он преподавал историю партии. И, значит, я чувствую, что я это знаю. И я пропустил несколько занятий. И он мне на экзаменах все это припомнил, спрашивал: «А вот почему Польша и Финляндия отделились от Советской России?» Ну, я ему сказал общую точку зрения принятую. «А вот я на лекциях-то другую точку зрения излагал. А вы вот не были». Ну, я вам не могу поставить двойку, конечно. Поставил тройку. И мне потом уже на пятом курсе, чтобы получить красный диплом, пришлось пересдавать историю партии.

- На что в основном нацеливали на редакторском факультете?

- Прежде всего давали ремесло. Учили работать с разными видами текста. И художественная литература, и производственный какой-то текст. И учебники. У нас была очень сильная преподавательница истории искусств Дмитриева. Она говорит: «Я вам могу поставить пять. Но вы ближе к четверке». Я говорю: «Нет, ставьте четверку. Я хочу быть как все». Сразу какие-то организовались группки маленькие. Как-то вот пригласили, кинотеатр «Мир». Фильм «Зеркало», как сейчас помню. Ну, они мне говорят: «Пойдешь?». Я говорю: «Ну, пойду, что делать». А после мы зашли в пельменную, там рядом. Ну, естественно, портвешка выпили и прочее. И вот когда бываю на каких-то встречах со старшеклассниками, я им говорю: «Если вас приглашают, то не избегайте, каких-то вечеринок». Никто не говорит, что вы должны там напиваться. Эти вот вечеринки, какие-то походы в кино, в театр, в конце концов на футбол. Они сближают людей. Ты становишься своим человеком. С третьего курса ко мне уже просто обращались ребята: «Слушай, ты мне вот это расскажи, ты там помоги». А дальше уже зависит от тебя. Были и поездки. И я помню, что мы ездили как-то в Новый Иерусалим, когда еще он лежал весь в развалинах. И отмечали экзамены вместе, и в походы ходили. Ну, конечно, первый курс, он был очень тяжелый. Возникали такие желания – вообще бросить все это. Я со своей мамой куда-то шел. И навстречу нам женщина. Ну, поздоровались там, рассказали как, что. Она говорит: «А ты зайди к моей Нинке». Оказалось, это женщина из нашего дома. Работала в типографии «Молодой гвардии». А у нее дочь, инвалид первой группы, спинальница, на коляске. И она стала моим домашним секретарем. Она читала, быстро изучила брайль. У нас много было английского языка в институте, и много читать надо было. И она мне переписывала тексты на машинке на брайлевской. И все курсовые.

- У меня было несколько случаев, когда мне попадались такие люди, которые, как мне казалось, ни с того ни с сего вдруг мне помогали. Причем эта помощь была судьбоносная. Как ты считаешь, это слепое событие? Или все-таки случай выбирает людей, которые чего-то добиваются.

- Я думал об этом. Не знаю. Это свыше что-то. Меня познакомили с Петраковым, издательство «Просвещение». Который возглавлял редакцию литературы по брайлю. Я уже на четвертом курсе по договорам подрабатывал в издательстве. И когда встал вопрос, Петраков был за меня. На место претендовал не только я, но и другие люди. И меня взяли на работу в издательство «Просвещение». И Глебов работал рядышком. Получилось так, что в 80-м году Глебов послал меня одного в Горький. Он мне говорит: «Там юбилей в школе. Ты съезди. Один справишься?» Я говорю: «Ну, а что». Написал потом две статьи. Он в 80-м он меня включил в редколлегию. Я оказался в журнале. И Глебов говорит: «Теперь будешь ездить со мной. Набираться опыта». Я с Глебовым много ездил. И в Иваново, и в Воронеж, и в Узбекистан, в Казахстан, в Алма-Ату и Каскелен. И в Одессу. И он меня учил, как работать. Это очень хорошая была школа. Чисто журналистская. Как собирать материал, как общаться с людьми. Встреча Глебова с тогдашним секретарем ЦК ВЛКСМ Борисом Николаевичем Пастуховым изменила судьбу журнала «Школьный вестник». Если журнал ютился в одной комнатушке. Тогда появились хоромы. Оборудование современное, пишущие машинки. Стало возможно издавать рисунки на полимерной пленке. В «Школьном вестнике» появились рельефно-графические иллюстрации хорошего качества. И появилось музыкальное приложение в виде нескольких пластинок невысокого качества, на той же полимерной пленке. Конечно, помогал комсомол. Авторитет был журнала. Из Хабаровской школы, когда там полетело отопление. И почти минусовая температура была в классах, позвонили. Я позвонил в Хабаровский крайком комсомола. И им сделали отопление сразу же. Такая история была и в Чечне с Грозненской школой. Там полетел насос, и дети остались без воды, столовая без воды осталась. Обратился в ЦК Комсомола. И все сделали. Мы с Глебовым обсуждали часто, чуть не ежедневно, проблему создать журнал укрупненным шрифтом для слабовидящих. В 89-м году я подготовил пакет документов в ЦК комсомола. Предварительно переговорив с тогдашним первым секретарем ЦК Мироненко. Я ему показал все документы, он распорядился поддержать со своей стороны. Но по тем временам нельзя было открыть никакого приложения к журналу без согласования с идеологическим отделом ЦК партии. Документы ушли своим чередом в ЦК партии. Через какое-то время Мироненко вызывает меня к себе, говорит: «Слушай, я должен тебя огорчить. Получил письмо за подписью товарища Абдуллаева, зав сектором печати в идеологическом отделе ЦК партии о том, что нецелесообразно издавать журнал для слабовидящих детей укрупненным шрифтом. Никаких объяснений». Но шли годы. Мы встречались у Владислава Сергеевича, обсуждали, какой шрифт. Предполагалось, что вариант укрупненного шрифта все равно будет печататься на «Логосе». Вызывает Владислав Сергеевич Степанов. И он говорит: «Вот, Олег Николаевич готов помочь. Могут быть выделены деньги для издания журнала. Срочно пилотный номер готовь». На деньги «Логоса» был подготовлен и выпущен, и разослан по всем библиотекам, школам пилотный номер. Если бы не было Смолина Олега Николаевича, то журнала бы не было. А потом  началось финансирование, и журнал появился. С 96-го года вот журнал выходит уже регулярно. Сегодня «Молодая гвардия» помогает. Я знаю, что и Владислав Сергеевич Степанов, и Смолин много порогов обили, и много бумаг написали для того, чтобы в бюджете государства появилась отдельная строка. Издание литературы для слепых. Мы каждый год получаем финансирование из федерального бюджета. Но этих денег не хватает. Они покрывают примерно 52-54% затрат. Остальные затраты берет на себя издательство «Молодая гвардия». Там сидят люди еще примерно моего возраста. И пока эти люди остаются у руля «Молодой гвардии», работать можно журналу. Что будет дальше – сказать сложно. Да, в самые тяжелые годы, в 90-е. В начале 90-х годов были у нас гранты – хоть какое-то подспорье. Третье сентября 93-го года. Я находился на отдыхе в санатории «Сосны». Александр Петрович Торопцев остался вместо меня. Я каждый день звонил. Он говорит: «Пришло письмо о том, что нас перестает финансировать «Молодая гвардия». Я иду к Юркину, нашему генеральному директору. Говорю: «Валентин Федорович, вот ситуация. Как вообще дальше? Какие будут взаимоотношения?» Он говорит: «Юра, я издал такой приказ. ОН касается всех журналов. Но что касается вашего журнала… Да, нам сейчас тяжело, но мы тонуть будем вместе и всплывать будем вместе. Так что, так сказать, вы не лишаетесь нашей помощи, нашего финансирования. В каком объеме оно будет – это жизнь покажет. Но, тем не менее, мы не имеем никакого морального права вас оставить одних».

- И до сих пор Юркин работает?

- До сих пор работает. И у нас с ним очень хорошие отношения. До сих пор он нам помогает. К нам обращались в свое время «Логос», когда была цинкография, и иллюстрации рельефно-графические, делались на цинке. «Молодая гвардия» делала печатные формы для лаборатории. И всегда это было бесплатно. И даже они оборудование передали. Пусть устаревшее, но оно нужно было «Логосу» в то время. Говорят, что журнал нужный. Отзывы в основном хорошие. Вопрос другой. На протяжении ряда лет вариант укрупненного шрифта школы и библиотеки получали бесплатно по разнарядке. Но когда мы его пустили по подписке, то, конечно, тираж упал. Мне и до сих пор говорит: «А почему мы не получаем «Школьный вестник?». А я говорю: «А вы его выписали?» - «Нет. А что, мы раньше получали так». Я говорю: «А вы письма получали?» Я по нескольку раз во все школы, во все библиотеки отправил письма. Что с 2011-го года укрупненный вариант журнала будет только по подписке оформляться. Вы можете подписаться в любом отделении связи. Ну, привыкнут. И сейчас уже привыкают. Мы стараемся его улучшать. Он не полностью повторяет брайлевский вариант журнала, он шире. Мы ввели рубрику «Для вас, родители и учителя». Литературы по тифлопедагогике, по тифлопсихологии выпускается очень мало. А в нашем журнале печатались и сами родители продвинутые. Тифлопедагоги, учителя и незрячие, и слабовидящие, работники библиотек. Эта рубрика сразу стала популярна. Я знаю, что во многих школах, сканируют, или ксерокопии делают, дают родителям. И сами учителя читают. Это рубрика, которой нет по брайлю. И о проблемах незрячих, и о жизни школ пишут нам. Это наши постоянные авторы. И о жизни школ, и статьи по тифлопедагогике, и по трудоустройству. Время сегодняшнее диктует свои условия. Свои направления. И поэтому у нас появились рубрики, перспективы профобразования. То есть мы рассказываем о жизни того или иного незрячего человека, который в определенной области добился многого. Это заказные статьи, не перепечатка. Или мы пишем. Или это в виде интервью. Или в виде очерка. Разные жанровые варианты. Эта рубрика очень популярна. Мы писали и об экономистах, и об училищах массажа. О Кисловодском. Ульяновском, о Томском рассказывали. С адресами, с конкретными условиями приема и условиями жизни. Такие обстоятельные статьи. Где, в какой области может сейчас работать незрячий юрист. Где может незрячий приложить себя в экономике. Ну и по ряду профессий других. Появилась новая рубрика «Ты и твои права». Потому что про обязанности в школе тебе напомнят. А вот о «твоих правах», учащихся, не все учителя могут квалифицированно рассказать. Мы рассказывали о правах старшеклассников прежде всего. Как написать правильно заявление в вуз. Какие документы нужно предоставить в приемную комиссию. Как себя вести, если тебе откажут. На что ссылаться. О конвенции прав инвалидов рассказывали подробно. Почти каждый год у нас на страницах журнала выступает Олег Николаевич Смолин. Который рассказывает нам о новом законодательстве что касается прав инвалидов. В частности, о законе об образовании. Сейчас две статьи подряд от работников Министерства образования. Их взгляд на вот закон об образовании. Наверняка будут и новые рубрики. Тираж небольшой сейчас, 500. Журнал нашим заинтересовался ряд обычных детских библиотек. Начинаем высылать. Я хотел сказать вот что в заключении. Мы всегда готовы сотрудничать с авторами. И зеленую улицу мы даем нашим авторам – инвалидам по зрению. А что касается детей, то мы печатаем почти все их произведения. Детям мы двойную зеленую улицу даем. У нас есть постоянная рубрика, она появилась несколько лет назад. «На поэтической волне». Рубрика открывается стихами незрячих поэтов, или слабовидящих. Вторая часть, мы знакомим со стихами разных поэтов. 19-го, 20-го века. Появилась еще рубрика «Проба пера», где мы даем произведения детей. Если у вас есть желание написать нам, прислать свои стихи, рассказы, очерки, это не значит, что они на 100% будут напечатаны. Но я вам могу гарантировать, что мы все материалы просматриваем, и на все письма мы отвечаем. Вы можете присылать их в любом варианте. По брайлю, на компьютере. А лучше всего, если есть, в электронном виде на наш адрес. Который можно найти на обложке как брайлевского журнала, так и плоскопечатного варианта. Там есть все наши данные.

Хроника событий

В Центральном правлении ВОС

 

На заседании Центрального правления 19 сентября заслушан доклад председателя Центральной контрольно-ревизионной комиссии Татьяны Павловны Савицкой. Центральное правление постановило информацию председателя ЦКРК ВОС Савицкой принять к сведению. С актом проверки комиссии согласиться.

Вот основные выводы этого акта.

В производственной деятельности значительно расширено применение компьютерных технологий, проводится оптимизация видов и форм отчетности, увеличение качества и количества обработки информации с помощью формирования аналитических таблиц. Достигнуто заметное повышение качества составления бизнес-планов предприятий ВОС.

В области управления имущества ВОС в 2012 году поставлены следующие приоритетные задачи: установление правового регулирования отдельных видов имущества, определение порядка его приобретения и отчуждения, владения, пользования и распоряжения; осуществление контроля за содержанием, эксплуатацией и сохранностью имущества ВОС; использование имущества ВОС в целях получения реальной прибыли для Общества.

В плане социальной работы в области взаимодействия ВОС с органами власти Российской Федерации в 2012 году создан сектор исследования социально-трудовых отношений и определения возможностей трудоустройства инвалидов по зрению.

В области информационного обеспечения инвалидов по зрению в 2012 году была начата работа по подбору и обучения информационного актива ВОС для РО и МО ВОС. Есть положительный опыт привлечения для рабты в качестве пресс-секретарей РО ВОС инвалидов по зрению.

При анализе основных проблем отмечается ухудшение финансово-экономического положения некоторых хозяйственных обществ ВОС.

На этом же заседаниибыли заслушаны и обсуждены итоги выполнения Программы Всероссийского общества слепых «Реабилитация инвалидов по зрению на 2012 год». Центральное правление ВОС отметило следующее.

Программа была утверждена постановлением ЦП ВОС от 16.02.12 с объемом финансирования в сумме 1949,9 млн. рублей.

По итогам выполнения программы в 2012 году на реализацию ее мероприятий было направлено 2060,4 млн. рублей.

Ожидаемые конечные результаты по совершенствованию системы реабилитации инвалидов по зрению по более полному обеспечению их потребностей в медицинской, социальной и профессональной реабилитации в основном достигнуты. Программа по объемам финансирования в 2012 году выполнена на 105, 6 %, контролировалась в установленном порядке Министерством труда и социальной защиты Российской Федерации, Министерством спорта Российской Федерации, Фондом социального страхования Российской Федерации, с которыми ВОС работает в тесном сотрудничестве.

На этом же заседанииобсужден вопрос о продаже объектов недвижимости ВОС в целях повышения эффективности использования имущества ВОС и снижения затрат на экмплуатацию объектов недвижимости, не используемых в производственно-хозяйственной деятельности ВОС. В частности, земельного участка в Батайске, земельного учкастка и гаража в Магнитогорске, земельного участка и клуба в Новошахтинске, земельного участка и столовой в Чебоксарах.

Земельный участок в Батайске площадью 5404 кв. м. по адресу: Ростовская область, Батайск, улица Орджоникидзе, 126Б общей стоимостью 4 млн 14 тысяч рублей.

Земельный участок площадью 185, 44 кв. м. и здание гаража общей площадью 104,5 кв.м. в Магнитогорске по адресу Челябинская область, Магнитогорск, улица Трмвайная, 28. Общая стоимость отчуждаемого недвижимого имущества 390 000 рублей.

Земельный участок площадью 6300 кв. м. и здание клуба общей площадью 973, 1 кв. м по адресу Ростовская область, Новошахтинск, улица Перспективная, 2. Общая стоимость отчуждаемого недвижимого имущества 4 500 000 рублей.

Земельный участок площадью 569 кв. м. и здание столовой на 50 мест площадью 264, 2 кв. м. по адресу Чувашская республика, Чебоксары, улица Сапожникова, 17. Общая стоимость отчуждаемого недвижимого имущества 2 045 440 рублей.

6 апреля 2015 годаисполняется 90 лет со дня образования Всероссийского общества слепых. В связи с этим, Центральное правление ВОС постановило создать организационный комитет по подготовке и проведению празднования 90-летия ВОС. Поручить этому комитету разработку плана мероприятий. Предоставить оргкомитету право формирования рабочих групп для организации работы по выполнению мероприятий, согласно утверденному плану.

На этом же заседании было принято постановление о подготовке и проведении Всероссийского реабилитационного интерактивного конкурса зрительских симпатий ВОС «творческая ярмарка». Для подготовки и проведения Конкурса создан оргкомитет во главе с председателем Лидией Павловной Абрамовой. Учредителями Ярмарки выступают Всероссийское общество слепых и Национальный Парадельфийский комитет России. Место и сроки проведения Ярмарки определяются Программой ВОС «Реабилитацией инвалидов по зрению», утверждаемой Постановлением ЦП ВОС на соответствующий год. Продолжительность мероприятия и церемонии награждения победителей – один день.

 

                                                                        Реабилитация и мы

Церковному хору слепых – 100 лет

Именно такую дату – вековой юбилей в декабре этого года отметит Храм Воскресения Христова в Сокольниках. Это единственный Храм в Москве, в хоре которого с самого основания поют слепые люди, которые здесь обретают и веру, и дополнительную жизненную опору. Подробнее об истории Храма и исполнителях хора нам, с благословления настоятеля отца Александра, рассказал протоирей Михаил Правдолюбов.

– Отец Михаил, скажите, Вы давно здесь служите?

- Я служу здесь уже давно, с 1990-го года. Наш храм, храм Воскресения Христова в Сокольниках, освящен в 1913-м году. В этом году, в декабре, нашему храму исполнится сто лет. Его построил протоирей Иоанн Кедров. И иногда его называют храмом Кедрова. С самого освящения храма, с  1913-го года, в храме поют незрячие. Это совершенно удивительное явление. Такого хора больше  в Москве нет. Что очень важно, хор в нашем храме имеет такую своего рода преемственность. Из поколения в поколение. Я служу здесь уже 20 лет. И вот за это время в хоре незрячих очень многие пришли снова. Кто-то ушел, кто-то пришел. Я уже вижу, как в хоре незрячих меняются участники, певцы хора. И надо сказать, что этот хор незрячих имеет очень большие старинные традиции, сохраняет церковное пение. Это очень отрадно и очень важно, что хор поет молитвенно. Потому что для человека, который не видит, для него очень важно и дорого исполнять церковные песнопения. Он поет, и радуется тому, что он поет, что он может славить Бога вот таким образом. И хор незрячих поет такие вещи, которые  в церкви исполнялись еще в конце 19-го, в начале 20-го века. Они сохранили это древнее церковное пение. И не просто в отношении репертуара, а в отношении и настроения, молитвенности. Для церковного хора очень важно, чтобы люди, которые поют в нем, были верующими. И наш хор незрячих этим очень-очень отличается. Тем, что в нем поют люди, которые или слабо видят, или вообще не видят. И поэтому для них пение - как разговор с Богом. Они поют и молятся. И это так важно. Они и сами молятся, и тем самым воодушевляют и молящихся к молитве - людей, которые пришли на служение. Я вам скажу еще одну очень важную вещь. Церковное пение в начале 20-го века уже настолько сложилось, что люди привыкли ко многим песнопениям. И уже ждали: такой-то праздник – такое-то песнопение. Другой праздник - другое песнопение. К примеру, праздник Святой Троицы – песнопение во проротцах возвеству еси. Вознесение. И так далее. И вот хор слепых сохранил эти песнопения, к которым люди уже привыкли за многие-многие годы. А в наше время, и послереволюционное, и в послеперестроечное время очень многие церковные песнопения как бы забываются. На их смену приходят новые песнопения.

 – А с чем это связано?

- Связано с тем, что очень много способных людей, которые пишут музыку. Они хотят писать для храма, для богослужения. Они пишут, они способные, они музыканты. Но они не учитывают очень важные вещи: эти произведения должны быть церковными. И не всегда они церковные, хотя профессионально написаны, очень грамотно и хорошо. Но они не очень церковные в силу того, что люди не очень церковные. Они пришли в церковь, они хотят для церкви сделать что-то доброе, пишут песнопения. А они новые, людям неизвестные, да и малоцерковные. Так вот репертуар хора незрячих сохранил такие песнопения, которые уже давно в церкви. Академическая классика. Это Турчанинов, Бортнянский, Львовский, Львов, Ломакин. Всех этих авторов наши незрячие поют, и поют очень хорошо. И люди, конечно, рады и ждут эти вещи. И вот они таким образом сохраняют традиции церковные и традиции молитвенного пения. Потому что в наше время нередко приходят в храм люди, музыканты, певцы, которые, безусловно, все умеют. Они мастера в музыкальном деле. И говорят: - «Мы будем петь». Поют, создаются хоры. Поют, но поют не церковно. Потому что они поют, просто исполняя вещи. Они могут исполнять все, что угодно. Но они не молятся. И это очень чувствуется. И люди, которые в храме стоят, они это, конечно, понимают, чувствуют. Что поют просто так.

– То есть песня в церкви должна быть молитвенная?

- Вот. Это очень важно, что пение всегда должно быть молитвенным. Что сами певцы, которые поют, они должны молиться. И вот в этом отношении хор незрячих, хор нашего храма совершенно удивительный. Незрячие поют и молятся. Они пришли в церковь и поют на службе. И так это замечательно. И такое создается настроение, такие службы. Вот это вот: «слава Богу». Я благодарю Бога, что в нашем храме сохраняются эти традиции. И дай Бог, чтобы в наших храмах сохранялось это понимание того, что петь должны с молитвой. И наш хор как образец, что надо так петь и молиться. У нашего хора с 1913-го собралась целая библиотека нот для незрячих.

– Специальные  ноты? По азбуке Брайля? А как к вам приходят новые люди в хор?

- Да, да. Это совершенно удивительно. А как приходят в наш храм? Просто знают, что в Сокольниках поют незрячие, и приходят. И кто-то, кто может петь, остаются и поют. И вот постепенно меняются. Сейчас у нас много молодых певцов, которые пришли совсем недавно. Поют, и очень хорошо поют. За это время очень много поменялось певцов.

– А у вас весь состав хора - слепые?

- В том-то и дело, что когда я начал здесь служить, то практически хор был только лишь из незрячих. Потом постепенно стали к ним приходить люди, которые прекрасно видят.

– По каким критериям отбор? Вот человек пришел, что он должен уметь, чтобы стать членом вашего хора?

- Это вопросы достаточно узкие. И я могу сказать только лишь на свой взгляд. Просто могу сказать, как я себе это понимаю. А конкретно надо спрашивать уже у тех, кто поет. А на мой взгляд, насколько я вижу в последнее время, критерием является то, чтобы человек имел слух, имел хоть какой-то голос.

У микрофона участник хора Виталий Рыбаков.

 – Скажите, пожалуйста, как вы потеряли зрение?

- Ну, зрения у меня хорошего не было никогда. С детства.

– Но вы сейчас видите?

- Нет.

– Вы музыкой занимались до того, как пришли в храм?

- С детства занимаюсь, со школы

– А какой инструмент?

Рыбаков - Я на баяне занимался. Пел в хоре в школе у Валентина Дмитриевича Кондратьева. В общем-то, он мне и порекомендовал это место в храме. После того, как я получил уже высшее музыкальное образование.

– А почему вы решили в храме? Не в светском каком-то учреждении?

- Ну, во-первых, в нашем положении особо выбирать не приходится. А потом в хоре у меня получалось петь всегда хорошо.

– А что вам дает работа в церкви? Какое-то облегчение, может быть?

- Я принял крещение, когда уже пел на клиросе. Приобщился таким образом. Ну, конечно, участие в таинствах. Конечно, желательно чаще бы в них участвовать.

– Вы каждый день тут?

- Почти каждый. Но я работаю и в светских, как говорится, учреждениях, руковожу самодеятельностью в местных организациях ВОС города Москвы.

– То есть у вас такая нагрузка хорошая, да? Рабочая, скажем так.

- Ну, да.

– А сколько еще слепых находится в этой церкви?

- Человек пять, так, навскидку. У нас сейчас сократился состав.

– А в связи с чем?

- Ну, кто-то по возрасту уже ушел, кто-то переехал, сменил место жительства. Молодежь особо, к сожалению, не идет.

– А как процесс пения происходит? Я видел, у вас в руках листочки с Брайлем были?

- Ну, это либо ноты, либо тексты словесные, в зависимости от того, что нужнее в данный момент, чтобы было под руками.

– А церковные ноты, они обычно чем-то отличаются?

- Ну, конечно, древнее знаменье, распев, он отличается. Но мы таким не пользуемся. И видимо по брайлю даже и нет такого, потому что там крюковое пение, оно отличается вообще даже от обычных нот.

– То есть, трудности нет при прохождении службы?

- Ну, трудность только в том, что все эти ноты, тексты, мы все сами переписываем под диктовку.

– А вот когда поступали, тут какой-то отбор был, именно в храм?

- Ну, тогда нужны были басы. Мне Валентин Дмитриевич удачно подсказал момент. Ну, конечно, нужно было выдержать испытание, срок пройти ученический. Сейчас это три месяца, тогда было более свободно, можно было и подольше. В принципе, через месяц я уже запел.

А мы продолжаем наш разговор с отцом Михаилом.

– Вот Виталий сказал, что надо еще музыкальное образование.

- Музыкальное образование? На этот счет я не совсем в курсе дела, мне трудно об этом судить. Но я знаю, что наши певцы держат в руках ноты по системе Брайля, и наощупь они читают ноты и поют. То есть, надо знать и это.

– Сейчас, когда будут слушать наш репортаж, захотят, может быть, кто-то из незрячих, слабовидящих прийти к вам в церковь, поучаствовать. Что бы вы им пожелали, если они захотят у вас трудиться?

- С моей стороны я могу и хочу пожелать только лишь того, чтобы люди были глубоко верующими. Потому что пение в храме – это молитва. И если кто хочет петь в храме, надо иметь веру. И идти в храм для того, чтобы не просто петь, а чтобы петь и молиться. И это большое утешение, большая радость для человека, который имеет слабое зрение. Это молитва, и молитва в пении. А если человек не имеет веры, если он просто хочет петь, то лучше не надо. Потому что это церковное пение. Это пение на богослужении, это пение в церковном хоре.

– А те незрячие, кто у вас работает, им это как-то помогает? Говорят, как они пришли, что было до того, и что сейчас?

- Им помогает это чисто духовно, морально. Им хорошо, они чувствуют себя нужными. Они чувствуют, что делают нужное дело, потому что они поют. Но они у нас поют каждый день. Утром в будние дни. Сегодня они пели раннюю литургию. Они поют каждый день литургию в 8 часов. Они чувствуют себя нужными. И в то же время приходят в храм, поют и молятся. Это очень важно.

Слово исполняющему обязанности регента хора Нине Михайловне Смирновой.

– Вы давно здесь трудитесь?

- 24 года.

– Как Вы сюда пришли?

- Просто я верующий человек от рождения. Не случайно в церкви.

– А у вас есть музыкальное образование?

- Да, Гнесинское. Дирижер хоровед. У меня стаж работы в музыкальной школе почти 50 лет. Я из школы ушла, не доработав один год до пенсии. Я и хор в школе вела, параллельно - воскресную школу. Но это как бы так, во славу Божью. Это не работа была, это просто служба у Трифона мученика, Знаменский храм. И мы сопровождали службы, когда праздники храмовые были. Но у нас директор в школе неверующий человек. И мы здесь с ним немножко не сошлись взглядами. И я ушла оттуда. И уже занималась воскресной школой. А так как в школе у меня были не только дети, еще было вечернее отделение, взрослые люди. И вот одна из них здесь поет в хоре.

– Она зрячая?

- Нет, незрячая. Валентина Николаевна Коршункова. Она ко мне ходила  на сольфеджио в школе. Я уже тогда пробовала в храме петь. Ну и так вот, пришла сюда. Благословлен клирос был изначально для незрячих. Поначалу здесь были великолепные певцы, профессионалы. На них люди шли, зная, что здесь поет славный незрячий хор. И они все музыканты. Здесь самодеятельности не получится. Потому что репертуар и уровень полностью соответствует правому хору. А правый хор – это у нас, как сказать, ведущий хор, праздничный. Но я начинала петь уже изначально в левом.

Тут необходимо пояснить, что традиционным местом размещения церковного хора является клирос — место, расположенное по обеим концам солеи? (возвышение в виде ступени перед иконостасом). Хор размещается справа или слева по краям солеи, либо, как положено по Церковному Уставу, два хора размещаются с обеих сторон. Устав предполагает равное по количеству и равное по качеству пение с двух клиросов. Но, зачастую, на правый клирос ставят более сильных исполнителей. Место расположения клиросов не всегда четко регламентировано. Они могут располагаться даже на солее. Иногда для клиросов пристраивают специальный балкон внутри храма.

– То есть вы поете еще здесь?

- Да. Ну, я вот сейчас не пою. Я сейчас говорить начала. Потому что у меня от того, что каждый день литургия, перегруз получился. Так же как у некоторых чтецов, у кого угодно может быть. Узлы на связках я заработала, у меня была операция в марте. После которой уже от того, что возраст и, естественно, я восстанавливаюсь медленнее, хоть и часто занимаюсь у себя в институте. Незрячие без поводыря – трудно им. И все равно, так или иначе, подать, рассказать, прорепетировать. Незрячий ведь не может партитуру посмотреть, каждую партию и проконтролировать, как это все будет. До уровня довести. Потому что, естественно, никого не интересует в храме, кто поет на клиросе, зрячий или незрячий. Человек пришел молиться, и хор не должен мешать.

– А по какому принципу вы набираете именно незрячих в хор?

- Традиция незрячего хора была изначально, но все равно один-два человека зрячих присутствовали. Потому что просто без этого нельзя.

– Какими качествами должен обладать незрячий, чтобы в хор взяли?

- Во-первых, внешний вид, как во всякой организации должно быть. У женщины - чтобы она не была в мини. И платочек на голове.

– А музыкальное образование?

- Обязательно. Как читать иностранную книгу, не зная языка? Начальное музыкальное образование все равно нужно. Ноты нужно знать. Потом читать с листа надо. У них брайль, они читают с листа. Я в свое время, когда с незрячими стала общаться, была в редакции «Просвещение» переводчиком. И мы с Валентиной Николаевной  Коршунковой писали учебник.

– Вы учебники писали просто шрифтом или брайлевским?

- Нет, брайлевским. Я освоила брайль, у нас очень много было книг. Мы с ней в паре работали. Я была  диктовщиком, а потом одна работала.

– А они сами приходят? Или вы ездите в Общество Слепых, где-то ищете?

- Нет-нет-нет, они приходят сами. А вообще, конечно, приходится к ним предъявлять профессиональные требования. Как в любом коллективе. Скажем, берется новое произведение. И поэтому первый этап – это когда зрячий человек должен им надиктовать. Каждому свою партию. Вот здесь как раз нужно мое умение. Я должна правильно диктовать. И это очень помогает, потому что человек зрячий, не зная специфику, будет неправильно диктовать. Надиктовываю им партию. Сопрано. У нас четырехголосное пение. Сопрановая, альтовая, теноровая, басовая партии. Потом у незрячих трудность в чем? Мы с вами видим текст сразу. Ноты и подтекст. У незрячего человека все гораздо сложнее. Я ему сначала надиктовала ноты. А потом он должен после всех этих страничек написать текст.

– Сам?

- Нет, опять же я надиктую. Он должен музыкальный материал знать наизусть. Или туда-сюда листать, чтобы под эту ноту тот или иной слог подставить.

– Все-таки он сначала что учит, музыку или слова?

- В первую очередь мелодию. Потом читает слова, что-то запоминая. Ну, это уже кому как удобно. Или ты запоминаешь нотный текст, мелодию выучишь. Ну, конечно, по фразам. Взял там предложение текстовое, литературный текст, который ты положишь под ноты. Потом он должен спеть, я проверяю. Потом у нас спевки. Вот мы вместе собираемся, начинаем учить это произведение по кусочкам. Вот здесь обязательно нужен зрячий человек. Потому что я вижу, у меня передо мной партитура. Я должна, конечно, в этом во всем соображать и слышать, естественно. То есть здесь моя профессия очень мне пригодилась. Я скрипачка, у скрипачей, у струнников, как правило, более тонкий слух. Они поют партию, я выверяю по вертикали, насколько это правильно звучит, гармония данного материала, выверяю текст. Пока это  в черновом варианте. Потом мы вместе устраиваем спевки. Потом мы начинаем художественно оформлять, как музыканты, как актер учит свою роль, а потом ее воплощает, чтобы было образно. То же самое происходит и в музыке. Хор в храме поет молитвенно. Но этому тоже можно научиться, можно не научиться. Это зависит от темперамента человека. Почему мы одного певца запоминаем, как он поет, а другого нет? Потому что один себе прямо в душу все вложит. А другой просто созерцает. В храме все гораздо тоньше. Мы должны быть созвучны службе. Ни в коем случае не нарушать стройность службы.

– А сколько сейчас человек у вас в хоре?

- Ну, у нас стабильно 12 – 13, в зависимости от обстоятельств. Несколько человек есть и зрячих. Бывают особые праздники, я просто прошу, и настоятель даже, так сказать, благословляет, чтобы пение было благолепное. Скажем, особые, большие праздники, храмовые, двунадесятые. Сейчас было Успение, 12-го числа будет День ангела настоятеля. Это день Александра Невского, памяти Даниила Московского и Александра Свирского. Так вот в это день обычно собираются три хора. Здесь есть еще девичий хор, которые вечером поют, правый хор и мы. Вот мы на три хора разделяем эту службу. Естественно, мы должны уровень этот поддерживать. Собственно, и настоятели, и все – мы стремимся к тому, чтобы как бы престиж храма оставался на уровне.

–  Как часто люди у вас меняются?

- В основном стабильно. Женщины уходят рожать. Здесь же в основном молодежь, студенты. Они же учатся, могут уйти на сессию.

– А чем еще занимаются ваши подопечные, когда не поют?

- Ну, во-первых, они работают. Многие руководители хоровых коллективов.

– Хоровых – это мирских?

- Да, да, конечно. Не регентских. Они, в общем-то, высокого уровня музыканты. Хористы, певчие. У нас в храме певчие. И они взаимозаменяемы. У нас почти все могут провести службу. Потому что у всех образование, и мы взаимозаменяемы. Даже партии поем.

 – Может быть, не очень корректно. Но все-таки зарплату они у вас получают какую-то?

- Обязательно получают зарплату.

– Просто я к чему, если кто-то заинтересуется из наших читателей, захочет прийти. Вы не откажете?

- Если только они музыканты. У нас приходили, и сейчас учатся люди, которые поют. И очень хорошо поют. Но они не в храме поют. Это же другая совершенно сфера. Я с этим человеком остаюсь, занимаюсь дополнительно. У нас здесь есть инструмент, помещение, куда можем пойти отдельно. И учить.

– Сколько времени?

- Нам нужно как можно скорее. Вот сейчас нам очень нужен альт. У нас нет тенора. Был тенор, но он уехал в другой город, завел семью в Рязани. Хотя мы его выпестовали, так же я с ним занималась. Сейчас нет такого полного состава, по-настоящему. И приходится заменять. Ну, звучит все, стараемся мы. А так я стараюсь делать аранжировки какие-то, которые не нарушали самого произведения, не искажали. У меня свой хор есть воскресный, школа. И новых, конечно же, желательно незрячих. Вот сегодня, скажем, встал вопрос, могла бы я попросить кого-то, зрячего, петь. На постоянной. Но настоятель сказал, чтобы я объяснила причины, по каким я хочу, чтобы этот человек пел. Ну, буду объяснять ему, он может и отказать. Хотя молодой человек, знающий все, ученик мой. А как уж решит, как благословит. Все через настоятеля.

– То есть решает уже настоятель.

- Ну, он первый… У нас есть ставка ученика. Если человек приходит. Но он может быть в учениках месяца два. Это как раз говорит о том, что человек музыкант, он просто в другой сфере где-то работал. Его можно приобщить именно к храму. Но все равно это еще далеко не совершенство. Через два месяца человек не может совершенно все это знать. Это месяцы, годы. Ну, в основном все выдерживали. Я что-то не помню, чтобы кто-то учился-учился и ушел. Обычно пришли, а потом настоятель благословляет незрячих. Или слабовидящих. У нас есть и незрячие совершенно, есть слабовидящие. Но тоже которые читают брайль. Есть девочка, которая не читает брайль, тоже слабовидящая.

– С подглядом, наверное.

- С подглядом, да. И, конечно, вот с такими линзами. Ну, они не по брайлю. Они читают такой текст. Ну, это их уже трудности. Они пишут  себе таким буквами что петь нужно. Ну, вот, специфика такова. Конечно, все стремятся с удовольствием в храм. Все к нам хорошо относятся, и у них здесь обязательно после службы трапеза. Всегда доведут, приведут. Вся обслуга, которая есть в храме, все равно может оторваться и привести.

 – Ну, естественно, все у вас члены хора крещеные. А какие-то специальные посты они держат?

- Это личное - все, что касается храма. Никто не обязывает человека, не принуждает. Желательно, чтобы все ходили, и причащались, и на службах были. Но это дело личное. В данном случае мы, так сказать, приходим работать. Это работа.

– То есть никакие специальные посты не накладываются?

- Специальные нет. Это не монастырь. Мы же мирские. А так знаю людей, которые к вере приходят постепенно. Человек может прийти просто потому, что ему зарабатывать нужно. Я не знаю таких случаев, когда человек пришел просто заработать. Ну, интересно. А потом он начинает приобщается. Быть в этом и не верить в это - не выдержишь. Читателям просто могла бы пожелать, чтобы они могли приходить к нам в храм, слушать. Даже свои пожелания могут высказать. А так пожелание, чтобы наш хор просто, так сказать, не истощался. И даже те зрячие, которые слушают, и видят, и слышат, просто могли бы сказать другим незрячим. Чтобы вот эта цепочка не прерывалась.

Реабилитация и мы

Антон Кротков

 

Я некрасивого не замечаю

 

        Как сказал классик: «красота спасёт мир». А может ли прекрасное исцелить конкретную человеческую душу, покалеченную тяжелым физическим недугом? Когда-то пермяк Андрей Николаевич Стариков был первоклассным станочником, профессионалом высочайшего класса. Свою работу он обожал и, в общем-то, всем  был доволен. Но тяжелая бытовая травма, почти полностью лишившая его зрения, ввергла молодого человека в затяжную депрессию. Тогда ему казалось, что жизнь кончена. Но именно в этой кризисной ситуации в душе вчерашнего рабочего парня неожиданно проснулись доселе дремавшие способности художника с удивительным самобытным талантом.

 

– Андрей Николаевич, расскажите о себе, с чего началось ваше увлечение творчеством?

- С рождения детей. Появились детки, и пришлось приобрести фотоаппарат. Сначала детей фотографировал, семью. Потом потихоньку перешел на природу. Красивое всегда нравилось.

– Когда вы были зрячим, какое место в вашей жизни занимало творчество?

- У меня работа была, в общем-то, творческая. Я был токарем в институте научно-исследовательском, мне нравилось токарить. С детьми на природу выходили гулять. У нас ведь недалеко от нашего дома есть микрорайон Бахаревка, и там лес, монастырь, в общем, красота неописуемая. И потихоньку фотографировал. Потом выставился. Людям, понравилось. И дальше продолжал фотографировать.

–  А когда начало падать зрение, наверное, творчество помогло, буквально вытащило?

Стариков: - Сначала нет. Я первые полтора года вообще боялся из дома выходить. А потом познакомился, был у нас такой художник, к сожалению, ушел из жизни, Мансур Закиров, вот он мне и посоветовал, говорит:

- Коли ты фотографировал раньше, так фотографируй сейчас. Я говорю: - Как?

– Пускай, говорит, из пленки у тебя один кадр получится. Понемножку, потихоньку.

Я внял совету и начал фотографировать. А природу,  оказывается, несложно фотографировать. Диафрагму выводишь на бесконечность, вернее, резкость на бесконечность, диафрагмируешь побольше, и глубина резкости увеличивается. И природу фотографировать, пейзажи – самое милое дело.

Корр.: Я  прочитал, что врачи признали ваше зрение необычным. В чем это выражается?

- Глаза, как у пионера, а не видят. А ещё необычно то, что я красивое вижу, а чернуху не замечаю, мимо прохожу некрасивого. Может быть, это на подсознании, борьба зрения с тем, что не хочется видеть в нашей жизни. Гадостей, некрасивого, пошлого. А на красивое всегда внимание обращаю, хотя многие проходят мимо. Вроде, что такого, одуванчик цветет? Первый одуванчик вылез. Мне все равно интересно.

- Как вы технически работаете? Собираете рюкзак, кладете фотоаппарат?

- Нет, нет. Сейчас намного проще с этими цифровыми фотоаппаратами. Кадр не понравился – убрал. Его можно откадрировать. В телефонах сейчас фотоаппараты. У меня сейчас в телефоне довольно-таки приличный фотоаппарат. В основном у меня все снимки сделаны мыльницей по пути на дачу. Едешь, у нас два часа электричка идет до дачи, и сразу отмечаешь: Вот здесь можно пофотографировать, здесь, здесь. Потом выбираю день, чтобы можно было с одной электрички до другой походить часа два, побродить не спеша пофотографировать. На экскурсии ездим. В горы ездили. Обязательно с собой фотоаппарат. Когда-нибудь я все-таки доберусь до своих снимков, и, может быть… да не может быть, а точно, с них рисунки буду делать.

– А как пришло увлечение рисунком? С чего все началось?

- Я всегда завидовал людям, которые умеют рисовать. А оказывается, рисовать не так уж и сложно. Было бы желание, и все получится.

– Вы специально учились рисовать?

- Мы попали на арт-салон. У нас в Перми каждый год проводится арт-салон. И там я познакомился с преподавателями колледжа «Оникс». И меня пригласили в изостудию. Я говорю: - Я не умею рисовать. Но мне всегда нравилось смотреть. Мы с женой никогда не пропускаем выставки. Они говорят: - Так, если вы не умеете рисовать, это еще и лучше. Вас переучивать не надо.  Вот потихоньку  начал рисовать. В изостудию хожу. Наш прекрасный преподаватель, Юлия Викторовна Козакова, сама очень талантливый художник  и чуткий добрый человек. Если что-то не получается, она помогает. Еще я немножко увлекся китайской живописью, тоже хожу на занятия. Тоже нравится.

– Как вам помогает творчество в вашей жизни?

- Во-первых, реализовать себя, как творческую личность. Во-вторых, показать своей семье, детям, внучке своей, что человек с таким недугом, как у меня, может рисовать.

– Когда вы находитесь в процессе творчества, наверное, забываете, что у вас какие-то ограничения есть?

- Конечно, конечно. Действительно, лист бумаги приклеиваешь и ходишь вокруг него. А потом сел и все, уже оторваться – очень сложно. Когда рисуешь, особенно,  когда получается, это кайф до мурашек. Это изумительно, это просто блаженство. И даже когда не получается, я вижу, что, извините меня, получилась фигня. Но это тоже опыт, потому что где-то что-то не получилось в рисунке, но я вижу, что этот момент удачный, и его можно взять, а вот это мы уберем.

– А откуда взялась космическая тема в вашем творчестве?

- Я люблю фантастику читать. В основном только фантастику читаю. Наверное, оттуда.

– Кто ваш самый благодарный зритель Ваших картин?

- Конечно, семья, друзья. Я всем друзьям показываю, дочери отсылаю. Она у меня живет в Альметьевске, туда отсылаю. Она говорит: - Класс! Она беспристрастный судья. Вот тут, говорит, хорошо. А это, говорит, не показывай никому.

– Уже какие-то были у вас выставки? Что-то удалось показывать широкой общественности?

- Да, у меня была большая космическая выставка в пермском планетарии. Отзывы очень хорошие, и сам директор был в восторге. Они меня просили, чтобы я им на диск скинул, так и не дошли пока руки. Они хотели отвезти президенту Роскосмоса мои рисунки, потому что они их как-то ему показывали, ему очень понравились. И у меня уже готова другая выставка, восточные мотивы. Там пастель и акварель. Китайский стиль Го Хуа он своеобразный, в основном, монохромный. Это по белому листу, допустим, черной тушью.

– Есть такое выражение, что когда с человеком случается беда, его душа начинает прорастать. Вы почувствовали этот скачок после того, как с вами такой переломный момент в судьбе случился?

 - Да.  У меня в жизни была чёрная полоса. Я ведь довольно-таки сильно в свое время водочкой увлекся. Пришлось даже лечиться, потому что мне сказали либо семья, либо твой любимый напиток. Выкарабкался, уже восьмой год ни грамма не употребляю.

– Можно сказать, что творчество вас излечило?

- Сначала я бросил пить, потом снова занялся фотографией, перешел к рисунку.

– А что больше нравится, фотографировать или рисовать? Все-таки, наверное, у каждого у художника есть какой-то свой конек.

- Я, наверное, все-таки приду к тому, что буду рисовать со своих фотографий. И это будет уже как бы симбиоз двух творчеств.

– Кто ваш самый любимый художник и фотограф?

- У меня много любимых. Из фотографов такой знаменитый Гиппенрейтер, в «Вокруг света» работал.  Он очень хорошо Камчатку фотографировал,  пейзажи. Из художников люблю Куинджи, Рериха, Шишкина, Репина, Айвазовского, да многих. У меня на моих картинках сразу узнается, где-то Куинджи, где-то Рерих, Волошин. Я не скажу, что это плагиат. Повторять великих – это не стыдно, я думаю. Постараться повторить. Ведь что-то я добавляю свое, потому что один в один невозможно повторить,  я не копиист.

Наших классиков всех люблю. А  из современных, очень рано ушедший из жизни Константин Васильев, у него очень замечательные работы; Алексей Адамов, у него прекрасные пейзажи. Наших художников Пермских обожаю, акварелистов, Собакина, Виктора Кузина. Есть такое суждение, что это лучшие акварелисты России. Вот у кого можно поучиться. Я в прошлом году в гостях был у Константина Собакина дома. Хорошо мы с ним поговорили очень добрый человек, большой души.

- Вы, в основном, фотографируете местную Пермскую природу. А куда бы вам хотелось съездить с фотоаппаратом?

- Да везде бы хотелось. Хотелось бы Алтай посмотреть, интересно было бы Камчатку увидеть. Ну, это все, конечно, в деньги упирается. Да, куда не еду, везде фотоаппарат с собой. С картинами легче. Интернет открой, пожалуйста, оттуда можно с фотографий делать рисунки. Тот же Таймыр, там, изумительная природа. Сейчас интернет – это наш помощник, по всему миру можно погулять.

– Вот, вы попадаете на красивое место, как вы его видите? Насколько четко, ясно?

- У меня сразу зрение восстанавливается, сразу вижу всю красоту. Ну, это, конечно, образно так сказано. Я за одним кадром ходил, наверное, дней десять. Потому что увидел – вот тут будет сильный снимок. Там небольшое озерцо, лес. И я все время ждал, чтобы был маленько туман, и солнышко поднималось. И все-таки я нашел кадр и сделал его. Вот так бывает - за одним кадром дней десять ходил.

– Незрячие люди, у которых какое-то остаточное зрение сохранилось, к вам обращаются за какими-то консультациями, за уроками?

- Один раз спросили: «Может ли тотально слепой рисовать?» Я говорю: «Ну, в принципе, можно научить».

Но зачем ему это надо? Если он сам не видит свою работу, что у него получилось. Это не надо. Хотя я был в Волоколамске, там тотально слепые деревянные работы делают. Вот здесь я соглашусь, потому что это типа скульптуры получается. И он ее может руками увидеть. А на  рисунке руками не увидишь.